Второй девчачьи взвизгнул, съежился и почти упал. Крикнул:

– Придурок! Чего тебе надо?

– Тронешь ее – убью! – рявкнул первый, и Алина поняла, что это Винт.

Держась за скулу, второй, то есть Игорь, яростно зашипел:

– Да кому она нужна, трогать-то? Лезла ко мне, шлюха, юбку задрала. А мне не надо так, я не хочу! Ясно тебе? – Он повернулся к Алине. – Я не хочу!

– Игорь… – Слезы брызнули, как сок из сжатого лимона. – Ты что…

– И правда, что я? Мне твоя грязь не прилипнет! Кончено между нами, слышишь? – Он толкнул Винта, выхватил куртку из общей кучи и вылетел в коридор.

– Я не понял, – Алекс потер плечо, – что случилось-то? Он врет?

– Не твое дело, ясно?! Не твое, не твое, не твое!

Алина рыдала, била Винта в живот, и во рту ее было солоно. Винт терпел, ловил Алинины кулаки и с каждым ударом мрачнел.

– Все ты, ты виноват! Зачем ты полез? Ненавижу тебя!

– И я тебя ненавижу. – Он сказал это так, что Алине стало страшно.

Винт, хлопнув дверью, ушел, и в Алинины уши ватой вползла тишина. Плакать не было больше сил. Думать – тоже, но в голову лезли всякие мысли, досадные и дурные. Алина собрала с пола пальто, расставила стулья, сдвинутые в драке. У окна заскулила, ткнулась носом в курчавые ветки плюща. Как же так? Игорь наделал дел, а сказал на нее, Алину… такое сказал… что нельзя повторить. Но простить его нужно, за все – и за боль от щипцов, и за плохо пахнущий рот, и даже за мерзкий ватник, вылезший снова как табакерочный черт. Лишь бы он не бросал ее, лишь бы взял обратно это жуткое «кончено». Потому что быть брошенной хуже, куда хуже, чем просто ничьей.

Внизу, по чистому снежному полотну, бежал человек. Без шапки и в куртке, распахнутой настежь. Рюкзак он держал в руке, но, видно, не крепко. Тот выпал, и человек, обозлившись, принялся пинать его ногами. «Игорь, не надо, – сказала Алина в стекло, – рюкзак здесь совсем ни при чем». Он как будто услышал, вытер снегом лицо, отряхнул рюкзак и медленно побрел к воротам.

Алина тоже решила уйти. Пока не собрались остальные с вопросами и смешками. Она оправила платье, вытерла слезы, полила из маленькой лейки плющ. Завтра все успокоятся, попросят прощения и жизнь вернется в прежнее, светлое русло.

Следующим утром Варенька потащила мятых танцоров в парк, проникаться зимой. На встречу Алина опоздала – долго торчала у зеркала, красилась, три раза переоделась. Теплые вещи не шли к синему камню, а надеть его было нужно – на счастье.

Когда она выходила из автобуса, позвонила Кира:

– Ты где, подруга? Мы двинулись!

– Бегу! Куда двинулись-то?

– Варенька сказала, к пионерам. Слушай… тут адова возня. Тебя спрягают.

– В каком смысле?!

– В эротическом, – хмыкнула Кира. – Что ты вчера завернула?

– Ничего… я – ничего.

Значит, уже обсуждают. Но кто рассказал – Винт или Игорь? И, главное, что рассказал и кому. Если то, вчерашнее, гадкое, то лучше бежать домой, прямо сейчас. Бежать и ни с кем никогда не встречаться.

Статуи, серые, облупленные там и тут, будто водили широкий хоровод. Длинный мальчик-горнист, девочка-санитарка, овчарка с гранатой в пасти и при ней толстощекий крепыш. Напротив стреляющий, раненый, спасший знамя… У всех шапки из снега и раскрошенные носы. Голос Вареньки радостной птицей летел от них по пустой аллее.

– …в плену осеннем… а так хотелось морозной крошки, белым-бела́…

Алина влилась в темную лужицу одноклассников. Забегала глазами – где же Игорь? Тот стоял поодаль, прислонясь к постаменту горниста. Скула его празднично синела.

Тихонько подкрался Горев, толкнул Алину локтем, шепнул:

– Привет, богиня секса!

С другой стороны хрюкнул Дерюгин.

– А ты всем даешь, киса? Я бы в очередь встал!

– Нет, – обернулась Ермакова, – не всем. Только тем, у кого при деньгах папа.

– Вы что? – испугалась Алина. – Вы что говорите?!

– Правду режем, матку, – Горев шлепнул ее по спине, – ох… пардон за каламбур, пошловат, признаю.

Она смотрела на них, но больше не видела лиц. Только бледные пятна с цветными каемками. Звуки метались то ближе, то дальше, и Варенькин голос звенел как Женины бубенцы.

– …веселый скрежет лопат услышать… а где-то в Тобольске крестьянский сын…

– Серая мышь, – врезался фифин фальцет, – дочка училкина. Доложили нам, какая ты… порядочная.

– Прям тошнит, – проблеяла ей в тон Анютка.

– Ладно вам, люди! – Чья-то рука в жесткой варежке потащила Алину к скамейке. – Сядь-ка, а то упадешь.

Села, протерла глаза. Ванька, румяный, с запахом мятной резинки. Куртка и джинсы в снегу.

– Чего ж ты, Алинка, такая дурила? Думала, без ля-ля, – он постучал ладонью в кулак, – не сложится? Э-хех… все перепортила.

– Откуда ты знаешь?

– Игорек нашим сказал. Пристали – откуда фингал, откуда, он и сказал.

– А Винт?

– А что Винт? – Ванька поморщился. – Дурак твой Винт. Не разобрался, что к чему, и драться. Нет его сегодня, не пришел, стыдно, небось. Ладно, сиди. А я к Варе, мне двойбан исправлять. – Он побежал обратно, втерся к самому центру и замер, глядя Вареньке в рот.

Скамейка стояла как раз напротив горниста. Игорь, хоть и подбитый, но все еще очень красивый, мрачно смотрел на Алину. Когда гомонящий класс тронулся вслед за Варенькой, они оба не сдвинулись с места. Аллея молочной рекой текла между ними, слишком холодная, чтобы ее переплыть. Игорь, однако, вошел в эту реку первым. Десять секунд надежды. Он сядет вот здесь, так близко, что станет почти тепло. Он скажет, что испугался, что хочет вернуть и вернуться. Он будет…

– Отдай мне обратно кулон.

Не будет.

Алина, дрожа, поднялась.

– Зачем ты наврал про вчерашнее, Игорь?

– Наврал? – усмехнулся он. – А то ты меня не хотела.

– Я не хотела тебя.

В кустах за спиной у Алины, свистя, завозились синицы. Одна из них прыгнула на скамейку и тут же взлетела опять. Игорь побледнел, губы его вытянулись в нитку.

– Комплекс на комплексе и комплексом погоняет! Время убил, нервы, деньги, в конце концов, а все без толку. Она не хотела! Камень отдай.

Алина молчала. Камень, взятый на счастье, счастья, увы, не принес.

– Эй, партизаны! Отряд отступает в леса! – Кира, без шапки, с копной красно-синих волос, хлопнула Игоря по плечу. – Проблемы?

– Скажи, пусть отдаст мой камень.

– Да отдай ты ему! – рассердилась Кира. – Пусть хоть подавится!

Алина, виток за витком, размотала шарф, дернула молнию на куртке. Холод сразу просунул руки, влез под мышки, цепко