кухне в приличном обществе не говорят, тем более о потребностях ниже пояса.

– Что решили? – спросил Тартарин приподнято.

Гавгамел взглянул исподлобья.

– А что, есть сложности?

Тартарин бесстыдно улыбнулся.

– Конечно. И сами знаете. Что это мы все делаем вид, что не вляпались?.. И никто не знает, как выбираться?.. Или придумали что-то?

– Придумаем, – пообещал я. – При наших нынешних возможностях!

Тартарин ухмыльнулся, сказал ехидно:

– Тогда чего такой унылый? А-а-а, сегодня тебя снова видели с женщиной! Она что, не дропнула?

Гавгамел сказал с сочувствием:

– Главное, самого не разлутила.

– Да, – согласился Тартарин. – сейчас среди них вампа на вампе. Сразу и не подумаешь, с виду такие невинные.

Гавгамел заметил сумрачно:

– Как раз с виду невинных и остерегаюсь.

– А я вообще всех остерегаюсь, – сказал Тартарин честно. – Что смотрите? Быть премудрым пескарём весьма осмотрительно и политически оправданно. Я, кстати, старше любого из вас. Может быть, даже вместе взятых. А все почему? Мудрый потому что!

– Даже премудрый, – согласился Гавгамел, явно старался говорить уважительно, но голос прозвучал с печалью. – Совсем-совсем премудрый. Убивать пора.

– Мы теперь неубиваемы, – напомнил Тартарин.

На лицо Гавгамела набежала тень, Я просто смолчал, но у обоих их мысли четко написаны на лицах крупными буквами. Человек неубиваем, верно, но всё ещё самоубиваем, это законное и священное право человека всё-таки мы у себя отнять почему-то не рискнули.

Из пространства, как из густого тумана, выдвинулся абсолютно бесшумно край роскошного дивана, в руке Южанина коричневая лапа крупной птицы с потёками соуса, пахнуло жареным мясом, но он торопливо отправил в широко распахнувшуюся пасть и сказал сдавленным голосом:

– Драсте вам!

Диван послушно опустился, на Южанина почти все посмотрели с неодобрением, словно на прием к президенту явился в джинсах и кроссовках, а он бесстыдно улыбнулся всем, довольный и благодушный, как большой кабан, отыскавший могучий дуб с россыпью крупных желудей вокруг ствола.

– Все ли здоровы, родичи гарбузовы? – спросил он. – Кстати, об Ане Межелайтис… Что-то я давно не видел в наших нестройных рядах Яфета… Тогда появился, но как-то исчез, словно растушевался…

– Ищи в виртуале, – заявил Тартарин. – Плечом к плечу с Молотом отбивает Париж от почти захвативших его мусульман.

Южанин сказал с неодобрительным вздохом:

– Что за кайф в драках?.. У меня тоже косплеи, но как-то без этих буржуйских непотребств. Только приятные сердцу.

– Сердцу? – переспросил Гавгамел. – Что ты называешь сердцем?

Все заулыбались, Южанин называет косплеями свои лукулловы и валтасаровы пиры, плюс оргии с цифровыми Манон Леско и рубенсовскими толстомясыми гуриями.

Единственный из нас, кто всё ещё не наелся этими простенькими удовольствиями. Но когда их столько, начинаешь понимать Дон Жуана, тот каждую женщину добивался месяцами, пуская в ход всё очарование, лесть, хитрости, уловки, и все только для того, чтобы раздвинула ноги.

Хотя нет, всё равно не понимаю. На что человек жизнь тратил? А мог бы, скажем, в математике… Или в мореплавании, тоже нужное было дело, а так просто бабник или, аккуратно подбирая синонимы, вагинострадатель.

Я быстро окинул фёдоровцев взглядом, всех лица серьёзные, задумчивые, даже сейчас какой-то частью мозга в виртуальных мирах, где то ли грабят, то ли насилуют, вряд ли хоть один ищет новые решения в математике.

Гавгамел в нетерпении огляделся.

– Все?

– Не все, – ответил Южанин, – а как у нас обычно. Кто-то забыл, кто-то время и день перепутал, а есть такие, кто решил не поднимать жопу с дивана.

– Ты-то вон с ним не расстаёшься, – ответил Гавгамел. – Сознательный гражданин, хоть и толстый. А остальным недостаёт коммунистической убежденности, что наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!.. Шеф?

Я сказал нехотя:

– Хватит ждунничать. Двинемся к нашему солнцу русской словесности, хотя многим уже расхотелось, как вижу. Нас мало, но мы всё ещё в тельняшках, что обызывает.

Тартарин пошёл рядом со мной, старательно ступая в ногу, спросил тихонько:

– А как насчет того, что Пушкина воскресят и другие?.. Как-то нехорошо, если несколько Пушкиных на квадратный километр.

Я ответил нехотя:

– Законодательство не успевает. Там такие же проворные, как и мы. Нам только черепах сторожить, да и те разбегутся. Какое-то время будут сотни Пушкиных, тысячи Мерилин Монро, пара миллионов Клеопетр… Потом утрясется.

– Клеопатр, – поправил Южанин, – Была такая египетская царевна… Я бы её взял на диван!.. Если не слишком толстая.

– Царица, – поправил Гавгамел. – По слухам, даже Нефертити перенефертитит, но, думаю, народ разочаруется, когда увидит. Даже раньше, чем это дело устаканят в правовое русло.

Южанин сказал со вздохом:

– Тоже так думаю. Ничего в наших предках интересного не найдём, но воскресить надо, Фёдоров прав, это наш долг. Мы им обязаны своими жизнями. Не дожили, но дали ростки, что дотянулись до нашего времени.

Южанин, вконец разленившись, так и не встал с послушно плывущего рядом с нами дивана, вынул из воздуха банку с пивом, отхлебнул и сказал подобревшим голосом:

– А всё-таки это счастье, время наконец-то наше… Помните, мы в те времена перетирали, что когда-то да наступит час, когда снова увидим родителей… Кто бы подумал, что именно воскрешать именно нам!

Тартарин сказал хамским тоном:

– Я вообще-то не отказался бы, чтобы кто-то другой всё уладил. Я бы только пальчиком указывал.

Южанин спросил:

– А мы что делаем?

Тартарин ухмыльнулся с плохо скрываемым сарказмом.

– Мы в самом деле что-то делаем?

Я остановил спор, что, как обычно, грозит уйти в сторону, а потом перерасти в пустой треп ни о чём:

– Стоп-стоп!.. Тартарин, ты был на связи с Пушкиным?

Тартарин гадко хихикнул.

– Да, в качестве дежурного по роте пообщался. Как лекарь!.. Сейчас ещё спит, он же барин, но когда проснулся, вельми изумился, что к нему дворовых девок не пустили для растления. Я нижепоклонно заверил, что уже завтра допустим, для нас главное – здоровье любимого императором поэта, а так необходимые для творчества плотские утехи идут следующим пунктом или даже параграфом мелким шрифтом, как бы петитом.

– Девок делай эпохных, – напомнил Гавгамел – а то от нынешних сам застрелится. Вон у нас шеф уже сам не свой, о женщине думает, представляете?

– Я другое представляю, – возгласил Южанин с дивана, – как мы ему всё устроим? Я имею в виду Санкт-Питерсбурх с императором, улицы с извозчиками, мамзелей и цыган с медведями?.. Нельзя его сразу в наш мир?..

Гавгамел сел с ним рядом, Южанин поспешно сдвинулся от этой горы плотного, как камень, мяса и железобетонных костей.

– Нельзя, – сказал он. – Уже все видим, что поспешили. Так что надо как-то выпутываться. Мы с Тартарином уже сгипоталамились на этот счет. Я займусь Петербургом, а он создаст