– Так что есть?! – возмущенно воскликнул гость.

– Валлах! Ракия [16] есть, хлеб есть! – гордо заявил ханджия,но гость отмахнулся:

– Ракия и хлеб у меня свои.

По знаку господина робы развьючили лошадей, выложив нарасстеленный ковер такой изрядный припас, что ханджия снова призвал «валлаха»,не ведая, что прекрасный сыр, вяленый виноград, баранина, яблоки и свежиелепешки – жертва целой деревни. Гость воздал должное ужину, однако, заметиввзоры двух османов, которые от зависти и голода даже слегка протрезвели,почтительно пригласил и их, и ханджию отведать его хлеба-соли, а заодно иракии, которая оказалась куда крепче и вкуснее, чем ракия Мусы. Оттоманцы не заставилисебя долго упрашивать, и через полчаса Алексей, внимательно наблюдавший заними, кашлем дал знать Петрику, что пора переходить в наступление.

Покрывало с «сербиянки», словно невзначай, соскользнулоровно настолько, чтобы собравшимся открылось хорошенькое личико, набеленное,насурьмленное и нарумяненное столь умело, что даже не всякий трезвый признал быв девице юношу. Где было углядеть разницу крепко осоловелым османам!

Петрик бросал такие взоры то на одного, то на другого,строил такие ужимки, что Алексей и Миленко едва сдерживали смех, а Юхрим,подальше от греха, отошел в сторонку и сделал вид, что спит.

Время шло, бурдюки с ракией пустели, и ханджия, оказавшийсяслабее постояльцев, уже храпел, как сказал бы Никитич, старый дядька АлешиИзмайлова, во всю ивановскую. Миленко изобразил такую степень опьянения, прикоторой будто не мог разглядеть, что его «сестра», которую он вез «мужу вРагузу», украдкой пожимает правой рукой руку одному турчанину, в то же времяподставляя пальчики левой ласкам второго.

Он-то «не видел», зато правый осман оказался достаточнозорок. Не выпуская шаловливых пальчиков, он вызывающе обратился к приятелю,надеясь оторвать его от приятного занятия:

– Налей-ка мне ракии!

– Тебе?! – взъярился левый турчин, наконец-то различившийманевры коварного Петрика и побагровевший от ревности так, словно его вот-вотхватит удар. – Не припас я для тебя позлащенной чарки, свинья гяура!

Даже Алексей, далекий от мусульманских свычаев-обычаев,похолодел: оскорбления страшнее вряд ли сыщешь! Чего же говорить омагометанине?..

Петрик отлетел в одну сторону, пустой бурдюк – в другую, ибывшие приятели вцепились друг в друга с таким пылом, что мстителям даже непришлось вмешаться. Все свершилось на диво легко, как бы само собою: нанесядруг другу несколько ужасающих ударов, один турчин выхватил кривой кинжал,другой – пистолет, раздался выстрел... смертельно раненный осман в последнемусилии ненависти перерезал горло противнику – и замер на его окровавленномтрупе. План Алексея свершился блестяще!

Ханджия успел очнуться от пьяного дурмана как раз вовремя,чтобы увидать последние содрогания своих родичей и тот ужас, в который быливвергнуты богатый гость, его вертлявая «сестрица» и два роба. Они старалисьпредотвратить побоище, но не смогли, этому ханджия был свидетелем.

Гости были так удручены случившимся («сербиянка» зашлась вистерике), что и минуты лишней не пожелали промедлить в зловещем хане:похватали пожитки, взгромоздились верхом и двинулись прочь – в лес, в горы, втемную ночь, подальше отсюда! Ханджия был слишком потрясен, чтобы пытаться ихудержать, и долго еще призывал «валлаха» над двумя трупами, тупо недоумевая, толи ночная птица ухает вдали, то ли разносятся вокруг рыдания молоденькой«сербиянки», более напоминающие неудержимый хохот.

«Црква-задушбина» была отомщена.

* * *

Простившись с благодарными жителями Дражина Дола, бывшиегалерники отправились в дальнейший путь. Миленко хотел непременно добраться доСараева: там жила его родня. В Ясеновац он возвращаться не желал: уголья былойтрагедии еще тлели в его сердце. Алексей, Петрик и Юхрим не спорили: в Сараево– так в Сараево, не все ли им равно!

Пришлось вновь подняться в горы. Дорога, как водится, быланестерпимо дурна, но вдруг, к изумлению путешественников, представился кусокпорядочной мостовой. Очень кстати навстречу попался крестьянин, ведший в поводуосла, груженного корзинами с виноградом, он-то и пояснил:

– Дорога была тут прежде такая, что ехал осман и сломал себешею. Тогда сыновья его, по обету, вымостили это место.

Слева от дороги Алексей увидал каменный столб с грубоизваянной человеческой головой, но без обозначения лица. Он напоминал каменныхбаб, обильно рассеянных по южным малороссийским степям. Но Миленко принялсяуверять, что эти билеги, то есть знаки, поставлены греками, жившими тут еще внезапамятные времена!

Внизу, повторяя изгибы дороги, бежала прекрасная речка –темно-зеленого цвета с синеватым отливом. Поднявшись на возвышение, путникиувидали, что она с ревом и пеною ударялась в скалу, промывая в ней высокую,просторную пещеру, и, вырываясь оттуда, падала, клубясь, в долину, а потомпродолжала свой неторопливый бег.

Путники остановились, любуясь редкостным зрелищем, как вдругМиленко настороженно огляделся. Алексей прислушался – и различил сквозь шум иплеск звуки, напоминающие женский плач.

По знаку Миленко путешественники спешились и, привязав конейк деревьям, осторожно спустились по камням туда, где поворот реки скрывался впышном орешнике и откуда уже совсем явственно слышались жалобные крики. Онисхватились за оружие, не сомневаясь, что увидят османов, напавших набеззащитных крестьянок, однако зрелище, открывшееся им, было столь неожиданным,что все четверо на некоторое время остолбенели. На пологом берегу пассяоседланный конек, беспокойно прядая ушами, когда особенно громкими становилисьвопли трех женщин – босых, простоволосых, в одних рубахах, привязанных друг кдружке своркою, которых плетью гнал в воду молодой серб с лицом стольожесточенным, что рот его превратился в красную ниточку, а сведенные кпереносице брови напоминали ровную черту, проведенную сажей на бледном отярости лице.

Судя по истошным «Бог ме!» [17], которые испускали тоженщины, то их гонитель, все они были сербы, а потому происходящее казалось ужвовсе непонятным. Пока путешественники таились за кустами орешника, пребывая всостоянии полнейшего недоумения, молодой серб наконец загнал своих жертв вреку, принуждая их зайти по самую шейку, причем одна, бывшая ростом понижеподруг, уже пускала пузыри, с трудом вырываясь на поверхность. Но серб былнеумолим!

Больше Алексей не мог выдержать зрелища этого издевательстванад беззащитными.