Сидевший лицом к входу Елагин встал, приветствуя приближавшуюся к ним Элеонору. При виде мужчины, который поднялся ей навстречу, ни один мускул не дрогнул на её мраморном лице, лишь сердито блеснули потемневшие глаза. Выдержке матери можно было позавидовать. И восхититься.

– Здравствуй, Эля, – Елагин шагнул к ней, потом торопливо отодвинул стул, приглашая сесть.

– Привет, мам…

– Всё-таки добился своего, – укоризненно бросила она сыну, усаживаясь за стол. – Ну, вот он, твой отец.

– Который почему-то не знал, что у него есть сын, – продолжил Филипп её фразу.

– Так решил Роман, – жёстким голосом ответила Элеонора. – Мне тогда не до объяснений было. А потом стало слишком поздно…

– Значит, он не знал…

Фил взглянул на Елагина. Изумление, обида или гнев – не понять – застыли на лице мужчины. Он не отрываясь смотрел на Элеонору, ярость горела в его глазах. Хотел что-то сказать – не смог. Вскочил, едва не опрокинув стул, бросился к выходу.

Филипп приподнялся, намереваясь пойти следом. В этой ситуации он был полностью на стороне своего обманутого отца.

– Сиди! – Элеонора положила ладонь на его руку. Прижала, как пригвоздила. – Успокоится и вернется. Теперь он никуда от тебя не денется, даже не надейся.

– А ты жестока, мама… Да, и есть ещё одно дело.

Почему он забыл о другом сыне Елагина, его ровеснике, родившегося день в день с Филиппом? Таких совпадений не бывает…

– Давай, выкладывай всё, раз уж я здесь! – она сердилась и не скрывала этого.

– Даже не соображу, с какого бока начать. Дело в том, что у моего отца есть сын Марк, мой ровесник. Мы родились в один день… Мы очень похожи… Ты что-нибудь знаешь об этом?

Чёрные брови Элеоноры поднялись вверх, она замерла, с изумлением и недоверием глядя на сына.

– Что ты сказал? Да нет, не может быть! Или… Это точно, что даты совпадают? – хрипло спросила Элеонора.

Филипп кивнул, испуганный её реакцией, холодок прошёл по спине. Значит ли это, что его дикие предположения верны? Он смотрел на изменившееся лицо матери, ждал ответа.

– Нет! Не правда, не-ет! – почти выкрикнула она.

Её тучное тело обмякло, словно мышцы вдруг потеряли свою упругость. Слёзы, такие странные, такие непривычные на холёном лице матери, выступили на глазах.

– Значит, жив? Господи, боюсь поверить… – Она не договорила, кивнув в сторону дверей. – Позови его.

Фил вскочил, направился к выходу. Спешил. Он на пороге ещё одной тайны. Если б в эту минуту Филипп оглянулся, то увидел бы искажённое страданием бледное лицо матери. Женщины, узнавшей о самом большом обмане в её жизни.

* * *

В холле ресторана, пустом и гулком, лишь одинокая фигура у окна. Филипп подошёл, молча встал рядом. Внизу за окном жил город, яркий, разноцветный, любимый, игрушечные машинки ползли вдоль коробочек-зданий по прямым, будто по линейке прочерченным дорогам. Там, в этом игрушечном мире всё спокойно, там никто не ведёт разговоров, от которых можно свихнуться.

Нерешительно взглянув на стоявшего рядом парня, Елагин вдруг стремительно повернулся к нему и с трогательной неловкостью обнял, крепко сжав плечи.

– Я счастлив. Очень… Не могу поверить… В голове не укладывается… И прости, сын, прости… Не знал, не предполагал… – он ещё что-то говорил, взволнованно и тихо, уткнувшись в грудь Филиппа.

Только бесчувственный чурбан остался бы равнодушным в эту минуту. Фил тоже осторожно положил руки ему на плечи, сглотнул застрявший в горле комок.

– Ну, всё, всё, – пытаясь успокоить человека, ещё не ставшего родным, но уже не чужого, уже принятого душой и прощённого, Филипп легонько провёл ладонью по его спине. – Идёмте в зал, надо выяснить всё до конца.

Снова соединившись за столом, в первую минуту все трое сидели молча, не глядя друг на друга. Потрясение на лице матери, несколько минут назад маской застывшее на лице, сменилось жёсткой решимостью.

– Александр, я хочу знать, что произошло много лет назад? Все подробности… К тебе приходил Раевский?

– Да, – Елагин сцепил в кулак руки, лежавшие на столе. – Тогда я поверил всему, что он сказал. Только с возрастом стал сомневаться…

– Расскажи всё.

– Он пришёл ко мне и сказал, что Эля родила сына. Моего сына. Но он не хочет воспитывать чужого ребёнка. Это исключено, они с Элей начнут жизнь с нового листа, у них будут свои дети. – Рассказ давался Елагину тяжело, он с трудом держал себя в руках. – Забирай своего, сказал, я всё устрою. Эля не возражает, это и её решение. Она хорошая жена, она согласна со мной, – мужчина перевёл глаза на лицо Элеоноры, чтоб увидеть её реакцию, но лицо женщины было бесстрастно. – Я был удивлён, что ты, Эля могла так поступить. Сознаюсь, вначале я презирал тебя…

Елагин замолк, видно, ждал её слов, оправдывавших и объяснявших всё, но женщина молчала. Плотно сжав губы, она неподвижно сидела за столом, лишь едва заметно вздрогнула от его жёстких слов.

– Продолжай, – наконец, произнесла она; её руки пришли в движение, коснулись золотого браслета на запястье, потом потянулись к сумочке, лежавшей на коленях. Беспокойные руки искали покоя, искали и не находили его.

– Раевский взял с меня клятву, что никто об этом не узнает. Только мы трое будем об этом знать. «И ещё прошу, – сказал он, – никогда с моей женой не заводить разговоров об этом. Ни при каких обстоятельствах. Мы хотим навсегда забыть эту историю». Надо ли говорить, что я был шокирован этим предложением?!

– Почему ты не пришёл ко мне? Почему не убедился, что я точно этого хочу? Почему?! – Элеонора достала из сумки пачку сигарет и, вытянув одну сигарету, беспомощно оглянулась. Поняв, что здесь не курят и никто не протянет ей зажигалку, убрала пачку на место.

– Это было одним из условий Раевского – никаких встреч. Да мне и в голову не могло прийти, что Роман может обманывать. Это ж Ромка… Я ни минуты не усомнился в его словах. В таких вещах не обманывают… К тому же всё произошло очень быстро, Эля, было уже совсем не до встреч. Если б не мама – пришлось сразу уехать к ней – я один никогда бы не справился новорождённым сыном…

Филипп сидел, опустив голову, разглядывая пол, выложенный мозаичной плиткой. Как она могла?! Как могла так поступить его правильная, справедливая мама, которая с детства учила Филиппа честности и порядочности?! Которую он любил, и эта любовь сейчас медленно сгорала в его душе. Оставалась крохотная надежда, что есть какое-то разумное объяснение такому чудовищному поступку.

– Теперь послушайте меня, – Элеонора выпрямилась на стуле, её лицо с лихорадочно блестевшими глазами исказилось гримасой гнева. – И узнайте всю правду. Вы, оба! Нельзя оставлять надолго беременных подруг, – она повернулась к Елагину. – Тогда тебя не было целую вечность. А обо мне пустили слухи, грязные слухи, об этом говорили на всех углах… Для меня настали ужасные дни. Стыд, отчаяние – тогда я узнала, что это такое… Умереть хотелось, руки на себя наложить, потому что неправда то, что говорили обо мне люди. И эта несправедливость убивала… Ты, Александр, тоже не поверил мне, я видела это по твоим глазам. Потому что неправда была так похожа на правду. Потому что называлось имя того, с кем, якобы, я гуляла… Боже, какое ужасное слов…