Кассандра, рыдая, бросается в ее объятия. Она осторожно покачивает ее на руках.

– Опять видение? – безмолвно спрашивает она поверх маленькой головки.

Я киваю.

– Они придут, – это все, что произносит Кассандра.

– Кто, дорогая? – шепчет она, убирая волосы со лба девочки. – Кто?

Но Кассандра не отвечает ей, она смотрит на меня.

– Мы будем страдать, – шепчет она таким тихим голосом, что по спине у меня пробегает холодок.

– Страдать? – спрашиваю я. И тогда Кассандра касается моего лба мизинцем, всего на долю секунды, но для меня она похожа на вечность.

Я вижу, как дети спят в своих кроватях, но одна из них холодная и пустая, и я знаю, что одна девочка умерла. Что одну из нас мы потеряли. Я пытаюсь найти лица детей, пытаюсь понять, кто остался, а кого нет. Но лица искажены от боли, черны от сажи и бледны от истощения. Они кажутся измученными. Ужасно измученными. Когда я отворачиваюсь, то вижу себя стоящей на вершине лестницы. Я смотрю на себя и вижу смерть в своих глазах.

Кассандра всхлипывает. По щеке девочки катится слеза.

– Этого никогда не случится! Ты слышишь? – Я хватаю Кассандру за плечи, заставляю ее посмотреть на меня. – Этого не произойдет! Никогда!

– Что не произойдет? – шепчет старшая, но я отворачиваюсь, убегаю в круг зеркал. Я поворачиваюсь, вращаюсь вокруг своей оси, снова и снова. Отовсюду они смотрят на меня. Мои образы. Я ищу в их взглядах что-то и нахожу то, что ищу.

– Ганс прав, – шепчу я и замираю.

Кассандра убирает палец со лба Ледяной ведьмы. В ее глазах я тоже вижу страх.

– Мы не должны этого допустить! – восклицаю я.

Она молча кивает. Она смотрит на меня и, как до этого Ганс, замечает смерть в моих глазах.

– Пожалуйста, – шепчу я и опускаюсь на колени. – Ты и я, мы были первыми. Никто не знает меня так, как ты. Как ты думаешь, я смогу это сделать? Ты меня знаешь!

– Да, – выдыхает она, но тут же высвобождается из моей хватки. С Кассандрой на руках Ледяная ведьма бежит вниз по лестнице. И я остаюсь в зеркальном зале совершенно одна.

– О чем вы думаете? – спрашивает женщина, осторожно прислоняясь к парапету. Мы смотрим на башню, вершина которой мрачно возвышается над лесом. Мне кажется, что я вижу, как в одном из окон ненадолго вспыхивает зеркало. Узнает ли оно свою хозяйку?

– О том, как началась цепочка несчастий, – тихо отвечаю я. – Как одна-единственная красная нить смогла принести смерть. Этот путь знали лишь трое из нас. Только трое могли пройти по нему, не подвергая себя опасности.

Она хмурится и не понимает.

– Я снова вспоминаю, – бормочу я. – Теперь я наконец знаю, что произошло, и все же до сих пор не понимаю, почему он это сделал. Почему он предал нас.

– Что? – растерянно спрашивает она.

– Красная нить, – бормочу я, – натянутая от дерева к дереву, посреди леса, до самой поляны…

Наконец-то я вспоминаю, и пришло время собрать воедино последние кусочки этой головоломки, чтобы можно было раскрыть общую картину, какой бы ужасной она ни была. Я спускаюсь по бесконечным ступеням, оставив беременную женщину с ее нерожденным сыном в недоумении на самой высокой башне Золотого города. Потому что пришло время выступить против нее, против Провидицы. Может, она догадывается, что я приду. А может, и нет.

Я шагаю по коридорам и пустым залам с гобеленами, повествующими о бесчисленных разрушениях города, о гибели ведьм и о договоре Ганса с тогдашним королем, но игнорирую их. Я продолжаю идти, все иду и иду, дохожу до главных ворот. Охранники без колебаний пропускают меня. Может, они не знают, кто я, а если и знают, то куда мне бежать?

Золотая площадь пуста, если не считать смертоносного снега. Люди сидят в своих домах, греясь у костров, разожженных слишком рано. Они не смогут гореть достаточно долго, чтобы победить холодную смерть. Холодно, очень холодно. Мое дыхание поднимается белыми облаками к еще более белому небу. Снег больше не идет, но холод остается. Он сидит в переулках, тайком проникая в каменную кладку зданий. У нее есть время. У Ледяной ведьмы есть все время мира.

В слишком тонких тапочках спешу по застывшему снегу. Я догадываюсь, где найду ее. Там же, где находила ее еще тогда, когда она пряталась от смерти, снова и снова – каждый раз, когда на Золотой город нападали.

Я иду проторенными тропами к окраине и Золотой стене, которая сейчас просто белая, погребенная под громоздкой ледяной тяжестью. Ледяная ведьма хотела рисовать снежинками, а теперь покрывает своими мазками целые земли.

Я сворачиваю в узкий переулок, пробираюсь через высокие сугробы. Мое платье насквозь промокло, оно липнет ко мне, как вторая, тяжелая кожа. Ноги застыли и посинели – они словно стеклянные.

И вот я нахожу табличку. Ее трудно прочесть, но мне и не нужно распознавать некогда красноватые буквы, чтобы знать, что она указывает путь к «Храброму портняжке». Дверь не заперта. Осторожно приоткрываю ее и заглядываю внутрь. Свет не горит, все погружено во тьму. Ткани свисают с потолка, словно черные силуэты, бесцветные груды полотна громоздятся на стенах и на полках, образуя бесформенных монстров. Серую комнату заполняет большой стол, заваленный изящнейшими портняжными инструментами, которые, однако, остаются не более чем смутными очертаниями и тенями. Я вхожу. Дверной колокольчик звучит звонко, словно эхо детского смеха. Быстро закрываю дверь, и зима остается позади.

Пол скрипит под ногами, впитывает мои мокрые следы. Я дотрагиваюсь до стола, провожу пальцами по тонкой ткани, шелку и мехам. Пахнет прошлым, воспоминаниями и пылью. Вот я вижу зеркало – ее зеркало. Оно висит, занавешенное двумя полотнищами ткани. Осторожно приподнимаю их, смотрю в темное стекло и встречаю взгляд темных глазниц на скуластом лице. Это ведь я, да? Но потом глаза расширяются, становятся голубыми, ледяными, я вижу снег, повсюду снег, и лицо проясняется, обретает цвета и форму. Ледяная ведьма хмурит брови, прежде чем исчезнуть, и зеркало не показывает ничего, кроме темноты.

– Она всегда наблюдает за нами, – слышу я чей-то голос.

Оборачиваюсь и нахожу ее сидящей в кресле, рука подпирает голову, словно та слишком тяжела для ее тела. Черные пятна и струпья покрывают ее кожу. Они расползаются по всему телу, пахнут смертью и гибелью. Проклятие сжирает ее. Убивает, по частям, живьем.

– Здравствуй, Кассандра! Или мне лучше сказать – Провидица?

Она едва слышно смеется, поднимает руку. Браслеты на ее запястье тихо звенят, будто тоже измучены жизнью.

– Зови меня Обреченной.

– Ты нарушила клятву.

– Да, – вздыхает она, разминая конечности. Боль искажает ее черты, затем она расслабляется и откидывается назад. – Проклятие прогрессирует быстро. Боль сильнее, чем я ожидала.