Я разглядываю его, вижу осторожный блеск в его глазах. Что только видишь ты во мне?

– Может быть, пришло время отделиться от нее и начать собственную жизнь, – тихо предлагаю я. – Она никогда не сможет выбраться из леса, потому что снаружи каждую из нас подстерегает смерть.

Он фыркает.

– Ты мне не веришь? – спрашиваю я.

– Когда в последний раз вы были снаружи? Вы заползли в эту башню и прячетесь от мира! – Он указывает в сторону леса. – Почему бы вам не показать им, кто вы на самом деле? Почему бы не показать, что вы не монстры, а просто дети?

– Они не поверят.

– Им стоит только вас увидеть!

Я прикусываю язык. Я могла бы рассказать ему, что там и как там. Что люди до сих пор преследуют и убивают детей-фей. Число призраков в лесу неуклонно растет. Мы спасаем их, спасаем хотя бы их души, предоставляем им место. Лес – их собор. Их последнее место на земле, пока они не будут готовы покинуть нас. Большинство из них остается, потому что их души слишком осквернены.

– Быть может, мне стоит как-нибудь взять тебя с собой, – бормочу я, глядя на горизонт. – Возможно, тогда ты поймешь, что для нас нет другого выхода.

Он скрещивает руки на груди.

– О. – Больше он ничего не говорит.

Я улыбаюсь ему, но его лицо остается маской.

– Пойдем, – решаю я и поднимаюсь с края колодца, на котором так часто сижу, наблюдая, как малышки купаются. Они любят ручей, любят поляну, ежевичные изгороди с их сладкими плодами. Я слышу их веселый визг, слышу, как поет с лебедями Одетта. Ева предлагает игру. Гретхен смеется. Здесь им хорошо, здесь у них все хорошо. Они в безопасности, защищены и оберегаемы. Любимы.

Мы покидаем большую поляну, пересекая маковый луг. Красные цветочные головки тихо парят на нежных стеблях. Выстилают кровавый путь. Потом мы доходим до опушки леса, и прохладные тени ложатся на мою кожу. Деревья шепчутся, их листья тихо шелестят.

Ганс слегка медлит. Здесь – граница. Им запрещено переходить ее, потому что они знают лес так же мало, как и люди, пытающиеся штурмовать его снаружи.

– Пойдем, – мягко говорю я, продолжая шагать вперед. Навес из листвы полностью смыкается надо мной, и солнечный свет остается позади, словно угасающее воспоминание. Я слышу его нерешительные шаги. Он следует за мной. Сердце бьется быстро, дыхание прерывистое.

– Чувствуешь запах леса? – спрашиваю я, касаясь руками коры деревьев, ощущая их изначальную магию, отдавая им часть моей, позволяя им расти, позволяя сиять. – Разве он не прекрасен? Все так мирно и тихо. Я люблю лес.

Два эльфа, хихикая, пикируют вниз, кружат над нашими головами, исчезают в верхушках деревьев. И вот мы пришли, и я приказываю разойтись могучим ежевичным изгородям, защищающим кладбище.

– Подойди и посмотри, что ждет нас, детей-фей, снаружи, в твоем мире. – Я отступаю в сторону, позволяя ему пройти вперед, по проходу среди цветущих нежно-розовых ягодных кустов. Я вижу ужас в его глазах.

– Так много? – шепчет он.

– Так много, – киваю я, и печаль омрачает мой голос. Я останавливаюсь с краю, но он нерешительно идет по рядам белых камней. Надгробные памятники, по одному для каждого ребенка-феи, которого было не спасти. Сотни могил. Ряд рядом с рядом. Он продолжает идти все дальше и дальше, будто не может поверить в это, будто ему нужно прикоснуться к ним, к этим надгробиям, чтобы осознать. И я вижу, как с каждым шагом его сердце превращается в камень.

– Они все мертвы? – шепчет он и оборачивается. В его глазах тоже мерцают слезы.

– Да, – вздыхаю я, и души детей, словно повинуясь молчаливой команде, встают из своих могил, безмолвные и неподвижные, а потом разлетаются во все стороны.

Ганс дрожит от ужаса, в его глазах тлеет глубокий и зловещий гнев. Одной из этих детей могла быть Гретхен, если бы в то время он не нашел в себе смелости спасти ее…

– Ганс, – тихо зову я его, но он только смотрит на меня. – Ганс, вот что они делают с детьми-феями. Они убивают их. Они разоблачают их, приносят в жертву русалкам или сжигают на кострах.

– А почему? – внезапно ревет он. Его руки, сжатые в кулаки, словно прилипли к бокам. – Потому что им ничего о вас не известно, они попросту не знают, что делают. А вы даже не пытаетесь показать им, что они неправы! – Он поднимает руку и, дрожа, указывает на белые камни. – Вы сами убиваете этих детей! – кричит он, и его голос пронзает лес насквозь. – Вы убиваете их, потому что прячетесь и заставляете мир бояться ужаса, которого на самом деле нет.

Ужаса, которого нет? Я на мгновение закрываю глаза, чувствую запах дыма бесчисленных деревень, воздух наполняется криками умирающих. Когда я снова открываю глаза и встречаю взгляд Ганса, то понимаю, что он знает. Я понимаю, что он видит в моих глазах. Смерть всех этих людей. Я всех их заставлю заплатить. Он это знает.

– Ты здесь единственный монстр! – шипит он, проносясь мимо меня. Деревья гудят, изгородь хочет сомкнуться.

– Не надо, – останавливаю я ее. – Пропустите его. – Я смотрю ему вслед, смотрю, как он бредет по лесу. Я чувствую его слезы. – Пусть идет. – Деревья склоняются перед ним, указывая дорогу. Иди домой, Ганс, – хочу прошептать я, – это не твой дом, не твое будущее.

Я остаюсь на кладбище одна и жду, пока призраки вернутся домой и лягут отдыхать в свои могилы. Они тихо смеются, светлым, жемчужным смехом, а потом все стихает. Это их последнее место. Оно не должно стать его последним. Иди домой, Ганс!

Но когда через несколько часов я возвращаюсь в башню, он все еще там, играет с детьми. Как всегда. И все же я подозреваю, что так будет не всегда.

– Произойдет что-то ужасное, – шепчет одна из младших девочек, хватая меня за руку. Глаза большие, как океаны. Глаза, которые видят все. Ее дар – единственный, который остается закрытым для меня. Лишь иногда я что-то улавливаю мельком. Но ничего больше. Я не могу контролировать будущее. Только настоящее.

Кассандра прижимается ко мне, цепляется за меня.

– Что-то произойдет.

– Это связано с Гансом? – тихо спрашиваю я ее.

Девочка молчит, ее губы дрожат. Затем она прижимается ко мне еще крепче, и я поднимаю ее на руки, заключаю в объятия. Я слышу, как бьется ее сердце. Что такого плохого, что ты не можешь мне рассказать? Что?

– Мне страшно, – шепчет она, пряча лицо у меня на плече. Она беззвучно плачет. Ее маленькое тельце дрожит.

Я целую ее в лоб, несу в башню и поднимаюсь по ступенькам. Наверху она уже ждет нас, сидя у окна и глядя поверх крон деревьев на Золотой город, в руках у нее листы бумаги. Она делает наброски: леса, холмы и нежное мерцание солнца.