– Засиделся, – объяснил я. – На кабинетной работе… Я и работа – странное сочетание, да?.. Но работа хуже неволи.

В коридоре мои гвардейцы, все в железе, хотя я разрешил перейти на полумирный вариант, то есть оставить на себе только панцири, все остальное пока снять, но держать в надежном месте, война еще не кончилась.

Альбрехт кивнул им за себя и за меня: бдите, ребята, – и пошел рядом, поглядывая искоса на мое озабоченное лицо.

В анфиладе залов как будто выставка цветов под стенами, местные придворные, не удостоенные чести уйти с императором в пещеры и тем самым обреченные на уничтожение, держатся жадно и скромно.

Все одеты празднично, как сказали бы у нас на Севере, но здесь вся жизнь элойская, в глазах рябит от красного, синего, зеленого, оранжевого, у всех костюмы светлых оттенков, ни одного темного.

Альбрехт с насмешливым превосходством поглядывает на золотые украшения в виде многолучевых звезд, а когда увидел у некоторых еще и широкие цветные ленты через плечо, в изумлении вскинул брови.

– Герцог, – сказал я, – привыкайте… Это всего лишь наши перевязи для меча. Только как бы слабое изнеженное потомство. Вроде бы перевязь, но уже и не перевязь…

По мере того как двигаемся через зал, по нему проходит волна, все поспешно склоняются при виде грозного повелителя Багровой Звезды Зла.

Альбрехт фыркнул, эти огромные серые парики в таком ракурсе напоминают одинаковое стадо баранов.

Вообще-то парики бывают черные, как и белые, но молодежи сюда то ли нет доступа, то ли сильно ограничено, а белые носят совсем престарелые, которые уже не могут делать вид, что у них в волосах «благородное серебро». Остальные предпочитают нейтрально-серые, как бы намек, что вот только сейчас начинают седеть, хотя половина из них тоже с белыми, как лунь, головами.

Мои телохранители бдят, идут сзади с грозным топотом, хотя вообще-то надо будет переобуть во что-то мягкое, хватить милитаристничать, пора гибко проявить мягкую силу в дополнение к твердой власти и стальному кулаку в бархатной перчатке.

Альбрехт шепнул на ходу:

– Их все больше. Ждут.

– Чего?

– Всего, – ответил он. – Настороженные, почти все чуточку враждебны…

– Только чуточку?

– Император оставил их на смерть, – напомнил он, – а мы спасли. При всей лояльности к императору…

– Вряд ли у них настолько развито чувство благодарности.

Он спросил в непонимании:

– Как это?

– У них более продвинутое общество, – пояснил я. – Все на выгоде, а не каких-то чувствах.

Он не ответил, а когда навстречу из-под арки следующего зала повеяло прохладой и влажным воздухом, поинтересовался с удовлетворением:

– А это уже видели?

В центре исполинского зала с высоким сводом раскинулся настоящий сад, вдоль ограды из мраморного бортика растут десятки роскошных декоративных растений с дивными оранжевыми цветами размером с кулак, а в центре вздымается настоящее дерево с кроной в виде зонтика.

– Нет, – признался я. – Здесь еще не был.

– Не интересуетесь своими владениями?

Я пожал плечами.

– Это всего лишь краткосрочная аренда… не спрашивая хозяев.

Он с хозяйским видом обвел рукой зал, где вдоль стен возносились к высокому своду вообще великанские стволы, а кадки для этих деревьев не кадки, а все те же кольца из толстых мраморных плит, на которых удобно сидеть, можно даже лечь, глядя на потолок сквозь зеленую листву.

Я покачал головой, Альбрехт сказал с иронией:

– Хорошо быть императором? Сад с доставкой прямо в апартаменты. Не утруждаться же великим людям пешими прогулками!

– Думаю, – ответил я, – кроме бассейна и настоящее озерко где-нить в таком великанском здании притаилось.

– Поищем?

Я отмахнулся.

– Нет, спустимся в императорскую библиотеку. Мне нужны карты! Все. В том числе и самые древние.

– А древние зачем? С тех пор все разрушено.

– Пусть сейчас там ничего нет сверху, – ответил я, – но подвалы сохраняются дольше стен.

Сэр Джеральдер не упускает случай показать придворным, что он уже в правительстве, к тому же не просто в нем, а его глава, тут же на виду у всех подошел, поклонившись уже намного сдержаннее и без танцев, оттанцевался в первый раз, а я, все поняв, поинтересовался громко:

– Как идут дела, лорд-канцлер?

Он ответил так же громко и уверенно:

– Ваше Звездное Величество, все заработало!.. Жизнь во дворец возвращается, гонцы понеслись во все концы империи с новостями о вашем победном прибытии!

– Прекрасно, – сказал я жирным голосом. – Продолжайте править, а мы пошли вкушать.

Когда отошли, Альбрехт поинтересовался:

– Вкушать?

– Ну да, – ответил я. – Духовной пищи. Библиотека вон там… в том направлении.

– Уже знаете дорогу?

– Зачем нам дороги? Мужчинам достаточно и направлений.

Он покосился на мое суровое, надеюсь, и одухотворенное великими идеями лицо.

– Ах да, вы же никогда не забываете произносить коронные фразы?

– Только перед народом, – ответил я. – Народ – это наше все. Это буревестник, что прячет тело жирное в утесах.

– Народ, – сказал он с презрением, – это ветер, что дует куда изволит.

– Тогда король, – ответил я, – не меняя ветра, должен умело поворачивать парус корабля королевства, чтобы вести его через бурное море эпох…

Из дальнего зала широкие ступеньки цвета старой меди, по виду просто вырубленные в массиве каменной горы, торжественно повели вниз, по бокам со стен смотрят ничего не выражающими глазами морды зверей и утопленные в камне барельефы перил, там же на стенах мифологические фигурки и сценки, наверняка понятные хотя бы библиотекарям.

Спустились в обширный зал, заброшенный, где не просто запустение, а даже осколки некой посуды, небрежно сметенные в угол, горки мусора на красочно разрисованном полу очень сложным узором, голова закружится, если пытаться за ним уследить.

На той стороне зала арочный вход, а над ним горит зловеще красными буквам надпись: «Се создал Эннер Хеншоужр, сын Мердера Маркворкшера».

Альбрехт, перехватив мой взгляд, пояснил:

– Уже встречал такое.

– Автограф строителя?

Он кивнул.

– Да. Но отложенный… В смысле, выступает в камне очень медленно, становится заметен только через несколько лет! А потом все ярче и ярче.

– Понятная предосторожность, – сказал я. – Не всякий король, тем более император, позволит, чтобы еще чье-то имя вот так нагло высвечивалось у всех на виду.