позволили расстегнуть ремни, Саша взял ее за руку и сказал:

– Теперь серьезно. Очень серьезно. Ты слушаешь?

– А куда я денусь?

– Мой план такой. Покупаю квартирку в Берлине. Развожусь с женой. И прошу твоей руки.

– Ладно.

– Что ладно? Согласна?

– Нет. Покупай, разводись, проси. А дальше от меня зависит, не так ли?

– Маша, ты странная. Иногда кажется, что тебя только дело интересует. Договора, тиражи, роялти.

– Это моя жизнь. Мне это нравится.

– Но я ведь тоже нравлюсь?

– Да. Мне все мои авторы нравятся.

– Но ты не со всеми… Ты меня поняла, да? У нас есть отношения, не будешь же отрицать.

– Если ты в книгах такие диалоги сочинять будешь, я тебя не продам.

– Ты меня слышишь? Я тебя люблю и хочу на тебе жениться.

– Ты и раньше это говорил.

– По-другому. Теперь обдуманно.

Чему научил Запад Машу – быть честной в общении. Это рационально. Русские, когда их о чем-то просят, часто торопятся пообещать, чтобы не портить о себе впечатление, надеясь потом найти какую-нибудь отговорку. Сейчас для них важнее, чем потом. А еще, возможно, это такая эмоциональная лень, нежелание тратиться сразу и помногу, а – врастяжечку, постепенно. Сегодня скажу да, завтра – да, но не совсем, послезавтра – может, и да, но, понимаешь ли, обстоятельства, на следующей неделе – скорее всего, да, но слишком много препятствий, и только через год можно наконец дождаться твердого нет, при этом так тебе скажут, что ты же почувствуешь себя виноватой.

Маша решила все обозначить четко и ясно. Пусть обижается.

– Саша, вот что. Я замуж не собираюсь. Ни за кого. Постоянных отношений тоже не обещаю. Пока мне с тобой бывает хорошо. И это все, понимаешь? Все, что я могу сказать.

Саша убрал руку, нахохлился. Повезли напитки, предложили алкоголь, чем Саша тут же воспользовался – взял два стакана вина.

– Я не хочу, – сказала Маша.

– А я себе.

– Не напейся.

– Моя норма – две бутылки вина или пол-литра чего-нибудь крепкого.

– Чтобы напиться?

– Чтобы чувствовать себя слегка захмелевшим. Напиться – четыре или литр.

– Гигант.

Саша выпивал и молчал, но недолго. Повернулся с лукавым видом, давая понять, что серьезными разговорами больше терзать не будет, и спросил:

– У тебя это было когда-нибудь в самолете? В туалете?

– Саша, даже не начинай.

– Нет, правда?

– Конечно, не было. И не будет.

– Хочешь, я больше ни разу про женитьбу ничего? То есть вообще?

– Цена вопроса?

– Да.

– Я тебе не верю.

– Клянусь.

Маша видела, что Саша врет, – получив свое, через день-два опять затянет волынку. Но, черт возьми, у нее и в самом деле ни разу не было этого приключения, которое так часто можно увидеть в фильмах и сериалах. А Саша мужчина, что ни говори, очень симпатичный. Маша представила, как это будет, а если уж она что представила, значит, это может стать явью, поскольку воображать она предпочитает вещи в принципе возможные. К примеру, она никогда не мечтала о полетах в космос, блужданиях по далеким планетам, как это описывается в некоторых романах Саши, этого в ее жизни никогда не будет, следовательно – неинтересно.

– Учти, если обманешь…

– Ни за что!

Они смотрели друг на друга и улыбались. Саша понимал, что Маша ему не верит, Маша, в свою очередь, понимала, что он не поверил в ее веру, но зато все стало похоже на игру – игру здоровых и вполне еще молодых людей.

– Кто пойдет первый? – спросила Маша.

– Могу я. Как бы случайно не заперся. Этим и оправдаемся, если что.

– Глупо. Иди. Но запрись, а то другая войдет. Я постучу три раза. Вот так, – и Маша для пущего юмора постучала Сашу три раза по лбу. Он засмеялся и ушел.

Через два дня Саша сидел у стенда с единственной своей переведенной книгой. Маша модерировала, задавала ему вопросы, переводила ответы. Сверху висел рукописный плакат с надписью, которую придумала Маша: «РОССИЯ – ЭТО ФАНТАСТИКА». Мимо шли люди, некоторые останавливались, недолго слушали и фланировали дальше, хотя Маша старалась сделать остроумными и оригинальными ответы Саши, который, как многие писатели, был не силен в устном жанре, к тому же говорил слишком подробно, слишком глубокомысленно, уважая себя и свое творчество. На стульях пред стендом сидели несколько человек, в том числе две старушки в очках, которым Маша была благодарна, потому что они не только внимательно слушали, но и что-то записывали в одинаковые блокноты одинаковыми ручками с логотипами какого-то издательства – видимо, рекламные подарки.

Соседка

– Но вы же любите Соню!

Я покраснел, как пойманный мошенник, но с такой горячей поспешностью отрекся от Сони, что она даже слегка раскрыла губы:

– Это неправда?

– Неправда, неправда! Я ее очень люблю, но как сестру, ведь мы знаем друг друга с детства!

И. Бунин. «Натали»

Дом был панельный, пятиэтажный, построенный на краю окраины, дальше – брошенный песчаный карьер, поросший кустами и бурьяном; там по вечерам собирались компании подростков, молодых людей и зрелых выпивох, часто жгли костерки и костры – без практической надобности, для уюта общения. Еще дальше высилась труба ТЭЦ. А за ней, у подножия пологого холма, раскинулась свалка, днем и ночью чадившая. Иногда одновременно дымили и костры, и ТЭЦ, и свалка, и Марику, сидевшему у окна за столом и делавшему уроки, представлялось – он любил фантазировать, – что это вражеские войска подошли к городу, расположились на привал и варят кашу на сотнях костров, чтобы наутро со свежими силами пойти на приступ.

Марик, Марик, друг мой Марик, о нем пойдет речь. Впрочем, ему не нравилось и до сих пор не нравится уменьшительная форма этого имени, поэтому – Марат. Марат Горстков.

Балконы с лицевой части дома были смежные, отделенные решетчатыми перегородками по высоте перил. Наверное, советские проектировщики считали, что соседям нечего прятать друг от друга. И действительно, сначала никто не отделялся. Марат в первый же день, когда вселились, увидел рядом, можно рукой дотянуться, худенькую девочку с косами. Она с любопытством смотрела вниз и ела большой ломоть хлеба, густо намазанный вишневым вареньем.

– Привет, – сказала она и слизнула с руки капнувшее варенье.

– Здорово, – угрюмо ответил Марат.

– Хочешь?

– Как ты отломишь? Измажешься вся.

– Я оставлю.

– Ладно.

Она откусила еще несколько раз – мелко, выравнивая так, чтобы не видны были овальные углубления от зубов, оставила ровно половину, дала Марату. Потом сковырнула с перил засохший цементный комочек, кинула вниз, проследила за его падением. Сказала: