Во мне бушует электрическая буря, как заряд ци-Дерева, необузданный и полный жизни, – та сила, которая весной пробуждает неистовый рост всего живого. Под натиском Ичжи мои губы изгибаются в улыбке. По его горлу прокатывается рык облегчения.

Так вот что он скрывал за невинными улыбками, делясь со мной знаниями, которые мне иметь не полагалось.

Отлично. Потому что именно об этом я фантазировала, сама прячась за холодной сдержанностью и ироничными комментариями по поводу его школьных заметок.

В наступившем внезапно мгновении покоя посреди безумия, словно мы оказались в глазу шторма, наши взгляды встречаются. Его озорной и мой манящий. Между нами гудит все та же темная энергия. Мы словно впервые видим друг друга без масок.

А потом мы снова целуемся – страстно, жадно. Наши руки терзают, сминают, гладят, мы пробуем все прикосновения, которые не могли себе позволить в лесу. Все прикосновения, которые по-прежнему нам не позволены.

Я опять толкаю его, пока он не натыкается на кровать. Он падает на шелковые простыни, матрас вздыхает под его весом. Волосы рассыпаются вокруг лица. Я закидываю собственные волосы на одно плечо и влезаю следом за Ичжи, нависаю над ним, наблюдаю, как он хватает ртом воздух, обвожу костяшками пальцев изящную линию его подбородка. Он испускает долгий выдох, обнажая белую шею. Я прочерчиваю легкими касаниями ее выпуклости и впадины. Его пульс бьется под кончиками моих пальцев. Я чувствую себя той самой лисицей-оборотнем, которой меня считают, соблазнительницей, готовой съесть его живьем.

Мои пальцы прокрадываются ниже, добираются до пояса халата и развязывают его.

– Подожди… – Его глаза вдруг проясняются.

Слишком поздно.

Халат распахивается со слабым дуновением тепла. Открывшееся зрелище ошеломляет меня.

Весь его торс покрыт татуировками. Разноцветные бутоны, обведенные золотом, сплетенные с лесом из стеблей и листьев. Розы. Лилии. Маки.

Он садится, его взгляд становится непроницаемым. Я отодвигаюсь назад, ему на колени.

– Знаешь, что это значит? – хрипло шепчет он, трогая мак на своей груди.

– Нет, – качаю головой я, разглядывая подробности. Стрекозы, бабочки, мотыльки. А стебли – не просто стебли, некоторые из них – змеи.

– Это означает, что я часть семьи. – Его подбородок каменеет. – Семьи моего отца.

– Он заставил тебя и всех своих детей сделать татуировки?

Мышцы его гибкого тела расслабляются. На лице появляется одновременно печальное и смешливое выражение.

– Только некоторых.

По моему затылку пробегает холодок. Он что-то недоговаривает.

– Это хорошо или плохо?

– Как посмотреть. – Он гладит мою щеку, улыбка смягчается. Потом снова ложится, увлекая меня за собой.

– Когда-нибудь я объясню получше, – шепчет он мне на ухо, стягивая со своих плеч халат. Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, наши волосы шуршат, соприкасаясь.

Но что-то изменилось. Глубоко в моей душе что-то остыло.

Я снова обращаю взгляд на его татуировки. Они извиваются по его плечам и спускаются к локтям. Я много раз видела, как широкие рукава его роскошных нарядов соскальзывали до локтей, но и не подозревала, что скрывается выше, сразу над совершенной бледной кожей его предплечий. Рассудок возвращается ко мне, все дальше удаляясь от места, где ему следовало бы быть, и расщепляется. Холодная логика проникает в образующиеся трещины.

Я всегда знала, что Ичжи нельзя назвать «хорошим» человеком. Предельно хорошие люди в этом мире либо наивны, либо оторваны от реальности. С кем-то таким я бы ни за что не связалась. В наших встречах всегда был элемент опасности, нотка возбуждения. Я могла умереть, если бы нас поймали. И он это знал. По-настоящему беспорочный человек не стал бы постоянно подвергать меня такому риску.

Но как далеко простирается его внутренняя тьма? Насколько хорошо я знаю парня, с которым встречалась лишь раз в месяц в течение трех лет?

И вообще – что я понимаю в интимных делах?

Во мне закипает тревога. Я целую Ичжи крепче, добиваюсь нежной струйки крови, но от этого мне еще больше не по себе. Через сумятицу в моей голове прорезаются образы. Ян Гуан нависает надо мной, его тяжесть держит мое тело в тисках, губы целуют меня, а я не сопротивляюсь. Син Тянь сидит на мне и душит, а я не в силах сопротивляться.

Ли Шиминь наклоняется над лужей крови на нашем столе в столовой, на губах его – редкая, драгоценная улыбка. А я не хочу сопротивляться.

Меня подбрасывает взрывом ужаса.

Ичжи приходит в себя.

– Что случилось?

– Нет… ничего. – Я трясу головой и снова наклоняюсь.

Бип. Бип. Бип.

Мы устремляем взгляды на браслет, лежащий на тумбочке. Ичжи, успокаивающе похлопав меня по плечу, дотягивается из-под меня и берет браслет. Экран освещает его лицо.

Его черты искажаются в смятении.

Схватив верхний халат, он выскакивает из постели.

– Ли Шиминь! – выпаливает он, одновременно распахивая дверь и одеваясь. – Сердечный ритм зашкаливает!

Мы находим Ли Шиминя на полу в его комнате. Он корчится, цепляется в смертельной муке за циновки.

– Шиминь? – Ичжи опускается рядом с ним, обхватывает его запястье, чтобы нащупать пульс. Легкая хрипотца в голосе Ичжи – единственное напоминание о том, чем мы занимались мгновение назад. – Что ты сейчас чувствуешь?

– Вэньдэ? – Ли Шиминь смотрит на Ичжи с выражением такой обнаженной нежности, что я застываю в дверном проеме. Моя лунная тень накрывает их обоих. Ли Шиминь обхватывает лицо Ичжи дрожащими обезображенными ладонями.

Потом в его глазах вспыхивает ужас, и он отталкивает Ичжи.

– Не надо… нет… беги от меня, Вэньдэ, не входи в кабину!

– Что с ним такое, ради неба? – Я заставляю себя проковылять в комнату и опускаюсь на корточки. Задыхаюсь от запаха блевотины и трав. Видимо, Ли Шиминя стошнило всеми лекарствами, которые Ичжи с таким трудом уговорил его принять.

– Он бредит, у него галлюцинации. – Держа пальцы на пульсе Ли Шиминя, Ичжи морщится, потом убирает его волосы со лба и прислоняется своим лбом. – И он весь горит. О небо!

– И все это только из-за того, что он перестал пить?

– Алкогольная ломка именно так и проявляется, Цзэтянь. Побудь с ним. Я позвоню врачам и Сыма И. Из другой комнаты. – Ичжи встает с циновки. – Думаю, я сбиваю его с толку.

– Вэньдэ… – Ли Шиминь хватается за халат Ичжи. – Не входи в кабину… не входи…

Испуг охватывает мое сердце. Сбросив это чувство, я рывком поднимаю голову Ли Шиминя.

– Тут нет твоей мертвой партнерши!