– Вот это да! – выдыхаю я, немного расслабившись, и поворачиваюсь к Ичжи. – Посмотри!

Но он, не обращая внимания на происходящее вокруг, вытирает рот Ли Шиминя марлевой салфеткой. Что-то произносит – за воем сирен я не слышу, что именно. Ли Шиминь кивает, но он по-прежнему дрожит, словно сейчас разгар зимы.

Меня настигает нелепое чувство, что я тут никого не интересую.

Впрочем, вряд ли в этой комнате нужны два Ичжи. У меня есть свои сильные стороны, и я проявляю их в других ситуациях.

Через минуту сирены стихают и становятся слышны приглушенные звуки стрима, который Сыма И открыл на своем браслете. Я хромаю к нему, опираясь на кромку кровати, чтобы не потерять равновесие.

На экране со вспышкой зеленого света и ревом, от которого трещат динамики, Белый Тигр поднимается на задние лапы, начиная трансформацию. Ноги вытягиваются, расширяются плечи, передние лапы превращаются в когтистые ладони. Открывается пасть, и из нее на тигриную морду наползает человеческое лицо, так что в конце концов оно становится похоже на лицо воина в маске тигра. Торс словно покрыт броней из молочно-белого стекла. По ободкам доспехов протягивается жесткая окантовка из зеленых и черных полос.

Геройский Облик, достигнутый меньше чем за три секунды. А ведь хризалиды-Металл вторые по сложности трансформации, сразу после типа Земля.

– Они здорово работают вместе. И как им это удается? – Я трясу головой. – В чем их секрет?

– Они знают, что они одна команда. – Сыма И бросает на меня искоса строгий, обвиняющий взгляд. Меня пронизывает странное чувство стыда. – Каждый из них выполняет свою часть – то, в чем силен, и уступает, когда необходимо. Они не пытаются перехватить друг у друга управление. Доверяют друг другу.

Белый Тигр хлопает по нагруднику и начинает вытягивать из груди гэ – его фирменное оружие. Глаза меняют цвет от зеленого Дерева к черной Воде – от максимального ян к максимальному инь. Что логично, поскольку ци-Дерево больше всего подходит для запуска трансформации, а ци-Вода больше всего подходит для придания формы дух-металлу. По мере проступания гэ вокруг него образуется залитая черным туманом вмятина. Как только оружие выскакивает полностью, нагрудник затягивается, возвращаясь в свой исходный вид.

Взмахнув гэ, Тигр пружинистым скачком бросается в бой. Глаза меняют цвет: один зеленый, другой черный, два ци пульсируют одновременно, два сердца бьются в унисон. Хризалида подпрыгивает, наносит удары, пробегая сквозь рой хундунов.

Я смотрю на Ли Шиминя поверх экрана и прикусываю губу.

– Что там за шум? – Ичжи вскидывает голову.

– Так ведь бит… – начинаю я, но потом понимаю, о чем он спрашивает.

По коридору снаружи уверенно приближается грохочущий топот шагов. Стоящие у двери солдаты издают резкие крики. Я перевожу взгляд на Сыма И.

Прежде чем что-то полезное успевает сорваться с его губ, дверь распахивается, в проеме появляется стратег с огромным животом. Наверное, Ань Лушань, Старший стратег приграничья Суй-Тан. Во время занятий со мной Сыма И пошутил пару раз насчет его тучности.

– Вот вы где. – Он делает глубокий вдох и наставляет палец на Ли Шиминя. – Ты. В бой. Живо!

– Нет! – восклицаем одновременно Сыма И, Ичжи и я.

– Это приказ. – Ань Лушань по-прежнему угрожающе пялится на Ли Шиминя. – Полезай в шаттл и отправляйся к Красной Птице. Немедленно.

Комнату заполняют солдаты, похожие на сгустки крови в красном свете лампы. Но не все направляют винтовки на нас. Те, что пришли с Сыма И, разворачиваются, защищая его. Обе стороны держат друг друга на мушке, но в позах и на лицах солдат сквозят замешательство и неуверенность.

– Пилот Ли не в том состоянии, чтобы сражаться. – Сыма И спрыгивает с табурета и подходит к кровати. Он выглядел бы более внушительно, если бы не был одет так, словно его застали посреди ночи по дороге в уборную.

– Вчера он, несомненно, чувствовал себя прекрасно, раз избил двух моих пилотов. – Ань Лушань приближается, ступая на удивление легко и проворно.

Мое тело вопит, умоляя отступить, отойти к Ичжи, найти хоть какое-то подобие безопасности. Но я не могу выдать себя и показать, насколько слаба. Я врастаю в пол, ухватившись за табурет Сыма И, чтобы не упасть.

– У него алкогольная ломка. – Ичжи встает, отталкивая назад табурет, ножки скрипят о пол. Его пальцы не отпускают плечо Ли Шиминя.

– Да знаю я! – Ань Лушань прищуривает глаза. – Но ситуация экстренная. Пилот должен быть всегда готов отдать все ради Хуася.

– Прошло всего два дня с их последнего боя! – произносит Сыма И устрашающим командным голосом. При личном общении с ним порой легко забыть, какое высокое положение он занимает в армии, но этот тон неизменно напоминает о его статусе. – Два. Дня. Слишком рано. Стратег Ань, вы с ума сошли?

Ань Лушань медленно качает головой:

– Стратег Сыма, суть дела заключается в том, что неестественные трансформации Девятихвостой Лисицы и Красной Птицы взбудоражили хундунов, и теперь наших обычных ресурсов недостаточно для самозащиты. – Он переводит на меня изучающий взгляд, и я покрываюсь гусиной кожей. – Необходимо компромиссное решение.

– Нет! – Глаза Сыма И превращаются к кинжалы. – Нет, вы не пожертвуете его врагу!

– Вообще-то, мы, старшие стратеги Суй-Тан, лучше, чем кто бы то ни было, разбирающиеся в особенностях нашего пограничья, большинством голосов согласились, что это оптимальное решение. Пилота Ли невозможно контролировать. Каждый раз, когда он отправляется на битву, мы словно ведем быка на бойню. И при этом речь даже не о его жизни, а о жизнях других пилотов! Мы не можем должным образом встроить его в нашу тактику, никак не можем!

– У него самое высокое духовное давление со времен императора-генерала Циня и вы собираетесь им пожертвовать? От лица Центрального штаба я запрещаю!

– В ситуации прямой и активной угрозы местные стратеги обладают правом задействовать любого пилота, если сочтут необходимым. – Ань Лушань раздувает ноздри. – А мы сочли необходимым защитить наш военный контингент и население!

На этот довод Сыма И не находит ответа.

Кажется, что Ань Лушань и его солдаты надвигаются, как зловещие фигуры в багровом ночном кошмаре, хотя на самом деле они не трогаются с места. У меня подгибаются колени, и я стараюсь глубоко дышать, чтобы успокоиться. Но во мне все бурлит. Надо что-то делать!

– Эй! – Я выпячиваю подбородок. – Жертвовать пилотами – это то, о чем я подумала?

Ань Лушань пронзает меня злобным взглядом.

– А ты заткнись. Тут мужчины разговаривают.

По моему телу прокатывается волна гнева, рассеивая страх, вызывая напряжение во всех мышцах. Изучающе оглядываю солдат и их винтовки, прикидывая, стоит ли сломанный нос Ань Лушаня того, что меня подстрелят.