Если я с Ичжи, то ему я готова сдаться. Я могу сидеть так целую вечность.

– Когда мне связаться со стратегом Сыма И? – Его шепот наносит первый, маленький, но неотвратимый удар по умиротворенности.

Мое сознание поднимается из тумана, в котором только что плавало. Чувства болезненно обостряются. От холода немеет лицо. Щербины на стенах пялятся на меня, будто сотня обвиняющих глаз.

Если у военных есть возможность выяснить точное время нападения Син Тяня, мы должны скоро о нем сообщить, иначе расхождение покажется подозрительным.

А после мне придется вернуться к прежнему образу жизни и проводить каждую минуту бодрствования с Ли Шиминем. Военные не должны обнаружить, что мы с Ичжи знакомы. Кто знает, как они это повернут, чтобы мной помыкать?

Обреченность стучит во мне, как похоронный барабан, но я выпрямляюсь и беру себя в руки. Нужно употребить оставшееся время с максимальной пользой.

Я прошу Ичжи рассказать все, что мне не позволено было знать о моей дурной славе. Как на самом деле отреагировала на меня публика, что в точности она увидела?

Он показывает мне некоторые комментарии на форумах. Последние две недели я упорно держусь в топовых темах, несмотря на попытки Мудрецов цензурировать упоминания обо мне. В основном народ рассуждает, что я такое. Похоже, большинство склоняется к мнению, что я либо одержима злым духом, либо вообще не человек. Для них непостижима мысль, что «какая-то обыкновенная девчонка» может оказаться настолько сильной. Никого, однако, не смущает, что Ян Гуан, Ли Шиминь и Цинь Чжэн были «обыкновенными мальчишками», пока не попали в армию. Впрочем, сегодняшние фотографии перевели обсуждения на внешность – как мою, так и Ли Шиминя. Из любопытства я прокручиваю несколько снимков, но первый взгляд на себя в объятиях Ли Шиминя повергает меня в неловкость.

Я не могу смотреть на эти снимки, пока Ичжи рядом.

«Ты же понимаешь, что все это ложь, верно?» – хочется спросить мне, но прозвучало бы так, словно я защищаюсь, и только все усложнило бы.

Вместо этого я меняю тему, спросив его, может ли он выяснить что-то о других Железных Вдовах. Он отвечает, что попытается, но армия запирает все данные о прежних пилотах на крепкий замок.

Несмотря ни на что, я отказываюсь воспринимать армейские порядки как безусловно естественные.

– Как они могут отказывать девушкам в праве самим управлять хризалидами? – говорю я сквозь зубы. – Это бы так пригодилось в войне!

Глаза Ичжи темнеют.

– Какая семья позволит своему сыну пойти в армию, если существует реальная вероятность того, что его убьет девушка? Готов поспорить, Син Тянь пытался убить тебя не только из мести за Ян Гуана. Он и другие пилоты наверняка от тебя в ужасе. Ты могла бы прикончить любого из них в хризалиде, которая до сих пор не давала им ничего, кроме могущества. Они не представляют, как с этим справиться.

Я испускаю вздох, который длится, кажется, тысячу лет.

– Я так устала быть девушкой.

– Да уж. Будь ты парнем, ты бы уже правила миром.

– Ох, не уверена, что все так просто. Не всяким парнем. Это важно учитывать, если, например, какой-нибудь демон предлагает исполнить мое желание. «Сделай меня парнем!» Бац – и я превращаюсь в здоровенного накачанного жунди. Все так меня боятся, что, скорее всего, выгонят в глушь. И я ничего не могу свершить.

– В этом есть своя правда. – Ичжи задумчиво вздергивает брови. Скользит взглядом в сторону, потом снова смотрит на меня. – Ты вспомнила Ли Шиминя, верно?

Я застываю.

– Я…

– Какой он? – Ичжи контролирует выражение своего лица, но я вижу, что не без усилий. – Он хорошо с тобой обращается?

– Я… я не знаю. Прошел всего один день.

– Он много пьет? – Ичжи нюхает воздух. – Здесь пахнет как на винокурне.

Я вытягиваю ящик из-под кровати, показываю кучу мерцающих фляжек.

Глаза Ичжи распахиваются, потом напряженно сужаются.

– Это плохо. Он должен быть трезвым. Пока он пьет, он не может полностью контролировать хризалиду.

– Ладно, договорились, скажи ему это сам. – Я задвигаю ящик. – Сразу как он вернется из одиночного заключения, куда попал за то, что голыми руками отколошматил двух пилотов в доспехах.

– Хороший план, – кивает Ичжи. – Теперь, когда ты знаешь, что я здесь, я могу помогать тебе напрямую.

– Погоди, нет, это же был сарказм!

– Знаю. Но все в порядке. Я должен буду объяснить, как так получилось, что именно я тебя спас. И, честно говоря, мне вроде как хочется с ним познакомиться.

Я открываю рот и… закрываю.

– Зачем?

Ичжи делает резкий вдох.

– Ладно, наверное, это прозвучит очень странно, но всю последнюю неделю я собирал о нем информацию. Он не такой, каким его показывают в СМИ. Он не рассказывал тебе, что учился в старшей школе «Лунси Феникс»? Одна из лучших школ в провинции Тан!

– В старшей школе? – Я предполагала, что он окончил только среднюю. Все остальное избыточно для человека, не планирующего стать ученым-бюрократом на службе у Мудрецов, а экзамены на бюрократа подтасованы так, что пройти их практически невозможно, если твоя семья не богата и не знатна.

– Да, и он был лучшим в классе! – Энергично жестикулируя, Ичжи пересказывает мне результаты своего расследования. Он вышел на людей, присутствовавших в жизни Ли Шиминя. Старый учитель Вэй Чжэн рассказал, что мальчик всегда приходил в школу с синяками на руках и лице, садился сзади, ни с кем не разговаривал, но отлично справлялся с каждым заданием и экзаменом. Его оценки были так высоки, что его не осмеливались исключить – он поднимал средний уровень всего класса.

Ответ на вопрос о том, как парнишка из семьи строительных рабочих смог поступить в старшую школу, нашелся у клубного вышибалы Юйчи Цзиндэ. Оказывается, Ли Шиминь дрался на престижном бойцовском ринге, где богачи платили за то, чтобы посмотреть, как жунди лупят друг друга. Этот источник сообщил, что мальчик всегда учил уроки в промежутках между матчами, несмотря на тусклое освещение. Его зрение серьезно, очень серьезно ухудшилось, но он все равно оставался одним из лучших бойцов. Все считали его загадочным типом.

– Он и правда ходячая загадка! – вскидываюсь я. – Не могу понять, что он за человек, не вижу никакой логики!

– О, ты еще не видела его художественные работы. Особенно каллиграфию. Знаю, я часто насмехаюсь над студентами-художниками, но ты только посмотри на это. – Ичжи извлекает из халата планшет и открывает фотографию – стихотворение, написанное на бумаге. В наши дни редко кто использует бумагу – необходимо беречь лес на территории Хуася.

Я открываю рот, чтобы напомнить собеседнику, что я всего лишь деревенская девушка, ничего не понимающая в каллиграфии, не смогу даже прочитать это стихотворение, поскольку иероглифы выписаны нестандартно. Но что-то в почерке Ли Шиминя вынуждает меня благоговейно притихнуть. Из-под штрихов и линий проступает слой отвлеченных смыслов, словно голос, ставший видимым. Голос, исполненный грации и силы.