Он встречается со мной взглядом.

Ох.

Я проглатываю фасоль.

Вот оно. Он сорвался.

И я следующая. Сейчас мне придется расплатиться за все, что…

– Спасибо за помощь, – говорит он едва различимо в царстве шума. – Ты в порядке?

Я шевелю губами, не в силах издать ни звука. Сначала я решила, что ослышалась, однако его смягчившийся взгляд доказывает обратное.

– Хм-м… – Я потираю слегка ноющие запястья. – Я в порядке.

– Хорошо. Прости. – Он стягивает с головы распустившуюся повязку и встряхивает освобожденными волосами. Его взгляд скользит вбок и вниз.

– Простить? За что?

Он проводит окровавленной, истерзанной рукой по волосам.

– Все будут очень недовольны. Возможно, я сильно усложнил нам жизнь.

Он прав.

Однако, заглянув в себя в поисках уместного, казалось бы, чувства, что меня тревожит случившееся, я обнаруживаю лишь облегчение. Точно так же я успокоилась по поводу смерти, поняв, что мне противно жить.

– Будем реалистами. – У меня вырывается нечто среднее между фырканьем и вздохом. – Мы были обречены с самого начала. Мир никогда не простит нам то, что сделал каждый из нас, и всегда найдется человек, мечтающий нас помучить. Непохоже, что мы заслужим хоть какое-то уважение, если склоним головы и позволим остальным нас пинать.

У него открывается рот, потом он фыркает:

– Да уж. Это правда.

Он снова смотрит мне в глаза, и едва заметная улыбка пробегает по его губам.

Я испуганно вздрагиваю, когда в моей груди возникает странное ощущение, словно там вольно порхает сотня бабочек. Отвожу взгляд, хлопая ресницами.

Раздается оглушительный треск, и я прижимаюсь к стене. Расползается запах дыма. Солдат сделал предупреждающий выстрел в воздух. Толпа наконец рассеивается, восторженные крики сменяются испуганными, потом сердитыми.

Окружив нас, солдаты хватают Ли Шиминя за руки и плечи и пытаются уложить его на стол, но у них ничего не получается, пока он не расслабляет тело и не ложится сам.

– Что-то тут нечисто, – говорит он мне, пока его сковывают кандалами. – Будь осторожна. Не надо!..

На него надевают темный стальной намордник и стягивают сбоку болтом. Его глаза расширяются, сверкая ужасом. Он начинает сопротивляться более ожесточенно, звуки корчатся в его горле, но кто-то вонзает шприц в его шею.

Он падает на стол, взгляд затуманивается. Его волокут мимо стонущих и всхлипывающих пилотов, которых он побил. Над ними суетятся другие солдаты.

И только когда он скрывается из виду, я осознаю, что прикрываю рот обеими руками и меня сотрясает неконтролируемая дрожь.

После того как последние лучи солнца гаснут у подножия Великой стены, солдаты и Сыма И отвозят меня одну на шаттле и заталкивают в бункер Ли Шиминя.

– Завтра утром в то же время. Будь готова! – рявкает Сыма И, утративший остатки терпения. Дверь захлопывается, от грохота вздрагивают стены, взлетают хлопья мусора.

Клянусь, стратега чуть удар не хватил, когда он наконец вернулся в столовую, наряженный в чистую мантию. Весь на крик изошел, ругаясь, что он «отсутствовал меньше десяти минут» и что мы «кошмарная парочка». Но потом ему удалось сократить наказание для Ли Шиминя с трех дней полной изоляции до одного, учитывая «особые обстоятельства».

Тяжело вздохнув, я падаю на кровать. Моя рука сминает холодную, грубую простыню. Со всех сторон надо мной нависают бетонные стены. Тянется и тянется тишина, наползая на меня, сжимая мое сердце страхом.

Я немедленно подскакиваю, чтобы найти себе какое-то занятие.

Это нелепо. Я должна радоваться, что меня снова не заперли с Ли Шиминем, а я выбита из колеи.

Вещи девушки, хранящиеся под раковиной в уборной, выглядят как-то иначе теперь, когда я знаю, что у Ли Шиминя когда-то была партнерша.

Во время урока, на котором Сыма И излагал мне подробности о хундунах, хризалидах и ци, я попыталась вытащить из него побольше информации об этой девушке. Вот все, что сказал Сыма И: ее звали Вэньдэ; она оказалась достаточно сильной, чтобы вместе с Ли Шиминем впервые активировать Красную Птицу, сделанную из оболочки редкого хундуна класса «Король»; но не выжила в первом настоящем бою.

Стерев с лица слои макияжа, я копаюсь в сумке с обезболивающими травами, принадлежавшими этой девушке.

Дверь уборной открывается.

Мой позвоночник распрямляется стремительно, как хлыст. Я оглядываюсь через плечо. Кажется, что пустота в дверном проеме колышется, притягивая меня.

Но я стряхиваю страх так же быстро, как он пришел. Если эта девушка стала привидением и способна преследовать живых, я искренне надеюсь, что она не будет тратить энергию на меня.

– Уходи, подруга, – говорю я громко и устало. – Иди убей кого-нибудь другого.

Молчание.

– Помоги мне, – шепчу я.

Нет ответа.

А то! Если бы пилоты-наложницы имели хоть какую-то силу, армия понесла бы тяжелые потери.

А может, эти девушки пытаются. Может, после смерти они перерождаются в хундунов. Какая тревожная мысль…

Раздается оглушительный стук в дверь бункера.

Душа едва не выскакивает из моего тела. Я стою недвижимо, прислонившись к раковине, сердце колотится, как молоток.

Кто-то кричит, но я не могу разобрать слова.

Не получив ответа, незнакомец снова обрушивает на дверь серию ударов, учащающихся, словно он спешит. Опять кричит, но я по-прежнему не понимаю.

– Что? – выкрикиваю я.

Опять удары. Опять неразборчивые крики.

Мои расшатанные нервы свертываются от досады. Этот человек не знает, что я не могу открыть дверь изнутри?

– В чем дело? – Оставив травы в раковине, я подхожу к двери. – Я не могу…

Скрежещет замок. Дверь распахивается.

В бункер врывается человек, чье лицо скрыто капюшоном.

Я потрясенно вскрикиваю, но он набрасывает мешок мне на голову.

Я воплю и сопротивляюсь изо всех сил, он впечатывает меня лицом в стену. По щеке разливается боль. В голове нарастает пронзительный звон.

И все же я бросаюсь к двери. Нужно выскочить и захлопнуть ее. Тогда он не сможет…

На мою ступню обрушивается ботинок.

Я слепну от обжигающей боли. Падаю на руки напавшего. Он швыряет меня на кровать и садится сверху, придавливая своим весом мои бедра. Его руки стискивают мое горло.

В черноте перед моими невидящими глазами вспыхивают звезды. Кажется, будто вся моя кровь устремляется в голову и приливает к лицу. Я, царапаясь, хватаю душащие меня руки, но без всякого результата.