Изогнув брови, я смотрю сначала на его руку, затем ему в лицо.

Дрогнув ресницами, он снова прикладывается к своей фляжке.

– Не пей слишком много, – ворчит Сыма И, сидящий позади него. – Во время съемок ты должен крепко держаться на ногах!

Жаль, что нам не достался более симпатичный Главный стратег Чжугэ, но, по-видимому, Сыма И был первым тренером Ли Шиминя, после того как вытащил его из трудового лагеря для приговоренных к смерти. Понятия не имею, почему он попросту не отберет выпивку.

Ли Шиминь, прогудев что-то в знак согласия, прижимает фляжку к груди и обращает взгляд в окно. По нижнему краю стекла ползут струйки конденсата, пытаясь удержаться, несмотря на скорость.

Стиснув зубы, я настороженно разглядываю его профиль и татуировку «заключенный» на щеке. Ему давно уже пора наброситься на меня за то, что я сказала прошлой ночью. Если бы он нанес ответный удар сразу, я бы тревожилась меньше, чем сейчас.

В довершение всех проблем тетушки преобразили его даже более радикально, чем меня. Встретившись с ним за дверью гардеробной, я его не узнала. Щетину сбрили, и теперь он выглядит на свои девятнадцать. Головной убор в стиле провинции Тан – жесткая шапочка, под которой якобы спрятан узел волос, – явно призван скрыть его позорную короткую стрижку.

Но больше всего меня сбили с толку дурацкие очки у него на носу. Он разглядывает пролетающую мимо нас равнину сквозь мощные линзы, толстые, как дно бутылки; область вокруг его глаз настолько искажена, что не сочетается с остальными чертами лица.

«Наверное, хитроумный трюк, чтобы замаскировать его сходство с жунди», – решила я сначала, но потом выяснилось, что стекла с диоптриями. Он практически слеп. Когда впервые разъехались двери лифта на вершине Стены, Ли Шиминь отпрянул – настолько пугающе непривычной оказалась для него открывшаяся взору картина.

Я продолжаю рассматривать его, не в силах удержать взгляд на чем-то одном. Мой мозг словно бы отчаянно пытается разложить его по полочкам, разобраться с ним, но не может, схватывая лишь беспорядочную смесь противоречивых признаков. Хань против жунди. Опасность против покорности. Пьянчуга и преступник против непобедимого пилота. Железный Демон против человека.

Внезапно я замечаю еще одну деталь, пугающе изменившую его внешность, – он перестал хмуро сдвигать брови.

О небо, может, он и не хмурился, а просто щурился?

– И как ты умудрился настолько испортить зрение? – выпаливаю я. Это первые слова, с которыми я к нему обращаюсь после прошлой ночи.

Вздрогнув, он поворачивается ко мне.

– Сжег за время учебы, – бормочет он. Его глаза блуждают по моему лицу, словно дрожащее прикосновение. Он будто пытается запомнить мои черты на тот случай, если снова утратит способность их видеть.

Я не отступала перед ним, когда он хмурился (или щурился, или что там еще), но выдержать этот его взгляд я не в силах.

– Ты должна проследить, чтобы на этот раз он ими не злоупотребил, – вклинивается Сыма И, зловеще ухмыляясь.

– И как можно злоупотребить очками? – насмешливо интересуюсь я.

– Ну, можно разбить линзы, наточить самые крупные осколки о пол в своем бункере, спрятать их в воротник и попытаться перерезать горло охраннику. – Сыма И укоризненно покачивает головой, а Ли Шиминь снова обращает в окно взгляд, гораздо более понурый, чем раньше. – Серьезно, я не смогу вернуть их тебе во второй ра… – Сыма И запинается, присмотревшись ко мне. – Да тебе эта история понравилась!

– Что… Ничего мне не понравилось. – Я выставляю вперед раскрытые ладони. – Я… кстати, а почему я в ответе за его поведение?

– Ты практически его жена! Теперь это твоя забота.

На мое лицо, мозг, кости, на всю меня обрушивается сокрушительное изнеможение. Да что же это такое?! Люди никак не могут определиться, кого считать беспомощными младенцами, неспособными выжить без присмотра: мужчин или женщин.

– Стратег Сыма, – буркает Ли Шиминь, его черты искажены похожим изнеможением, даже удивительно. – Ее-то не впутывайте. Она за меня не в ответе.

– Да уж, разве похоже, что я способна его обуздать? – соглашаюсь я.

Сыма И фыркает:

– Я тебя умоляю! Со всеми остальными он просто зверюга, но со своей девушкой – мягче мягкого. Видела бы ты его с прошлой партнершей. Невыносимо было смотреть на эти сюсюканья.

Всё во мне со скрежетом останавливается.

– С кем?

Слово «партнеры» применимо только к Слаженной Паре. Пилота-наложницу так не назовут.

По лицу Ли Шиминя прокатывается боль.

– Стратег Сыма…

– Ну да, об этом не рассказывали публично. В общем, была девушка, которая, как мы думали…

– Сыма И! – Ли Шиминь повышает голос. Слова пробиваются из его груди и взрываются в холодном, гудящем воздухе.

Я вжимаюсь в кресло. Он никогда не поднимал голос громче шепота, и теперь я понимаю почему. Охраняющие нас солдаты приходят в боевую готовность и тянутся к своим винтовкам.

Шаттл подпрыгивает на стыке. Кровь пульсирует под моей похолодевшей кожей.

Сыма И вскидывает брови, но через секунду приходит в себя и жестом успокаивает солдат.

– Ни слова о ней, – говорит ему Ли Шиминь, затем обращается ко мне: – Она мертва.

Вопросы вспыхивают и шипят в моей голове (как у него могла быть партнерша, если ни одна девушка до меня не выживала с ним в хризалиде?), но застревают в глотке. Ли Шиминь почти физически излучает побуждение крушить все вокруг. Его пальцы стискивают фляжку, кожа натягивается вдоль многочисленных шрамов, испещряющих руки. Я вздрагиваю. Именно в такие мгновения я приблизительно понимаю всю глубину ожесточения и ярости, которые он носит в себе. Он может сорваться в любой момент. Я совершаю ошибку, постоянно провоцируя его, подталкивая к краю.

Две недели, напоминаю я себе, заставляя тело расслабиться. Мне нужно всего лишь переждать две недели, а потом я возьму реванш.

Сорвите с нас смертную плоть, распылите наши кости, и если что-то еще останется, то это ожесточение – одинаковое для нас обоих.

В следующий раз я не проиграю.

– Приобними ее, Шиминь, – велит Сыма И, пока лифт, подрагивая, спускается с Великой стены. – Представление начинается!

Рука Ли Шиминя обхватывает мои плечи, и я изо всех сил заталкиваю внутрь приступ паники. Рукав его контактного комбинезона, высовывающийся из-под пилотского плаща, повторяет контуры его мышц, как толстый слой белой глазури, и составляет ослепительный контраст с моей черной униформой. Под давлением горячей, тяжелой руки съеживается каждая клеточка в моем бешено стучащем сердце.

Но какой у меня выбор? Если я воспротивлюсь, волочь меня пришлось бы какому-нибудь солдату, чтобы я не отставала от Сыма И. Ходить с тростью мне не разрешили, потому что… не знаю почему – может, так больше ассоциаций с лисицей-оборотнем. Значит, поддерживать меня должен Ли Шиминь, ведь нельзя, чтобы солдаты мелькали на наших снимках, – под охраной мы будем выглядеть более опасными. Ошейник Ли Шиминя доказывает, что он под контролем, а его рука на моих плечах доказывает, что под контролем я.