– Ошибаешься, – произношу я без эмоций, нарушив тишину. – Ты тоже трус.

В его горле застревает звук.

– Что?

– Когда тебя отправляют на бой, то заталкивают в хризалиду под дулом винтовки, верно?

– Что ты хочешь этим…

– А значит, большой вопрос: почему ты просто не даешь себя пристрелить?

– Что?

– Заявляешь, что ты лучше других парней, но чем ты на самом деле можешь это доказать? Одной жизнью, которую тебе все равно не удалось спасти? – произношу я, проталкивая слова сквозь комок в горле.

Слезы скатываются из уголков моих глаз.

– У этих девушек было все, ради чего следует жить. А что есть у тебя? Что такого ценного осталось в твоей жизни, раз ты платишь за нее чужими?

Я почти кричу, мой голос эхом отскакивает от стен бункера.

Слышу, что он делает стремительное движение. Шуршит его комбинезон, громыхает цепь.

Меня пронизывают страх и сожаление. Я перегнула палку. Сейчас он меня изобьет. Вот так оно и бывает.

Собираюсь с духом перед ударом и, несмотря на взрыв адреналина, чувствую облегчение. Я же знала, что из этого ничего не выйдет. Ну что же, значит, освобожусь гораздо раньше. Как только он заснет, найду что-нибудь, чтобы разжечь огонь…

– Ого, – шепчет он, – да ты просто прелесть.

В моей груди поднимается тревога – голос Ли Шиминя вздрагивает, словно от подавленного всхлипа. Впрочем, наверное, дело в том, что он пьян.

Что бы там ни было, он падает на пол, так меня и не ударив, и больше не произносит ни слова.

Легенды об императоре-генерале Цинь Чжэне рассказывают, будто его духовное давление было таким мощным и он владел им с таким совершенством, что мог вбирать дух-металл хундунов в свою хризалиду, Желтого Дракона, прямо во время битвы и наращивать ее до бесконечности. Иные говорят, что Желтый Дракон послужил прообразом Великой стены. Поэтому в детстве я именно так и представляла себе Стену – как дракона, сидящего верхом на горных пиках, оберегающего нас в своих объятиях.

На самом деле, как я обнаружила за время постоянных поездок на шаттлах, Стена – это скорее система дорог между сторожевыми башнями и военными базами. В некоторых ее частях это просто-напросто рельсы, проложенные по голым склонам приграничных гор. Впечатляющий монолит из стали и бетона, который выглядит столь успокаивающе на рекламных снимках, – всего лишь бессистемные фрагменты, построенные для того, чтобы перекрыть долины и каньоны и помешать рядовым хундунам проникнуть в Хуася.

Наш шаттл, поскрипывая, катится по направлению к тренировочному лагерю «Клетка Тигра», где пилоты, восстанавливающие свое ци между боями, с пользой проводят время. Извилистый рельсовый путь ведет нас к отрогам горного массива Тан. С одной стороны за окнами мелькает шероховатая, осыпающаяся поверхность скалы, а с другой – той, что возвышается над хундунской глушью, – внутрь проникает серый облачный свет.

Мое тело качается и трясется вместе с холодным стальным вагоном. Мне слегка не по себе – я еще не привыкла перемещаться так быстро. Запахи моторного масла и химических чистящих средств липнут к моим легким, и я остро ощущаю каждый вдох.

Мы с Ли Шиминем сидим друг напротив друга, как в реальности инь-ян, я в белом, он в черном, наши колени соприкасаются. Нам выдали униформы настоящих пилотов: моя черная с белой отделкой, его белая с черной отделкой. Униформа состоит из контактного комбинезона – облегающего, чтобы его можно было носить под дух-доспехами, – и длинного, просторного (ради скромности) плаща без рукавов, перетянутого широким поясом.

Ли Шиминю раньше никогда не позволялось это носить, а девушкам разрешена униформа только в том случае, если они коронованы. Но военным пришлось ради нас изменить своим правилам. Сыма И, ехавший всю ночь из провинции Саньго, ворвался в наш бункер в пять утра и объявил две новости. Первая: Центральный военный штаб официально назначил его нашим тренером. Вторая: мы должны немедленно выступить в СМИ как пара. Панические слухи и толки о чудовищной трансформации Красной Птицы выходят из-под контроля. Скоро прибудут репортеры, чтобы меня сфотографировать, – нужны непринужденные снимки, доказывающие, что я обычная девушка, а не злобный оборотень. Ну да, уродец с очень высоким дух-давлением, но ничего сверхъестественного.

Забавно, что Ли Шиминь, в буквальном смысле убийца, доказывать ничего не должен.

Сыма И отвел нас в башню, ближайшую к бункеру Ли Шиминя, чтобы тетушки привели нас в порядок перед съемками. Ощущения у меня возникли примерно такие же, как при подготовке к роли наложницы. Несколько часов меня драили, обмазывали кремами и обсыпали пудрой, чтобы скрыть последствия тюремного заключения и истощения ци. Я должна выглядеть так, словно на мне вообще нет макияжа. Часть моих волос уложена в девчачьи петли по бокам головы, остальные собраны на макушке в высокий узел. Никаких кисточек и драгоценностей – мне действительно стараются придать облик «обычной девушки». Я могла бы обмануть саму себя и поверить, что проснулась в кругу красивых и могущественных.

Я смотрю на свою черную униформу с белой отделкой – нереальное зрелище. Всю жизнь я считала, что смогу видеть его только на рекламных снимках Слаженных Пар. Вот она, предполагаемая вершина женского существования. Меня учили стремиться к этому, об этом мечтают многие девочки. Мне разрешили разделить славу с пилотом-мужчиной, а не просто умереть, ее обеспечивая. Более того, я не только самая сильная женщина-пилот в Хуася, но еще и связана с самым сильным пилотом из ныне живущих.

И все же мне не приходится долго разглядывать изнанку этой славы, чтобы осознать: никаких поводов для гордости у меня нет.

Истинная мощь не в этом. Я обладала истинной властью, когда стояла в Девятихвостой Лисице, попирая ногами труп Ян Гуана. Когда играла по собственным правилам. Побеждала по собственным меркам. Когда не полагалась ни на кого, кроме самой себя.

И я не смогу вернуть это чувство, пока армия управляет мной, как слепой марионеткой.

На самом же деле я олицетворяю собой худшую надежду из всех возможных. Надежду, которая приводит сюда многих и многих девушек, чтобы их превратили в красоток-наложниц. Родители будут показывать на меня – прирученную, приукрашенную версию меня, – чтобы успокаивать своих дочерей перед тем, как продать их в армию.

Меня тошнит. Мне хочется растрепать прическу и содрать с себя униформу.

Но я не могу отказаться от шанса вернуться в Красную Птицу. Да, я стану маяком ложной надежды, но еще хуже бесславно умереть, потому что никто не заметит и не запомнит смерть очередной женщины. Только в хризалиде я могу действовать с максимальной силой и непокорством.

Шаттл взвизгивает и входит в очередной поворот, швыряя меня о стену вагона.

Ли Шиминь резким движением протягивает ко мне руку.