– Я… могу снова попросить книги. – Он внезапно меняет тему – должно быть, почувствовал, что меня раздирают эмоции. – Прошло довольно много времени, может, мне их вернут. Я бы научил тебя читать. Если хочешь.

Я вспыхиваю.

– Вот еще! Я умею читать!

Он строит гримасу, которая, кажется, копирует мою несколькими мгновениями раньше.

– Ты же говорила, что ты из приграничья.

– Да, но я знакома с парнем из города. Он меня научил.

Ли Шиминь недоуменно морщится, и я ухмыляюсь, но тут он спрашивает:

– И где этот парень сейчас?

Моя ухмылка вянет.

– В Чанъане, наверное. – Я пожимаю плечами.

– И ему было все равно, что ты завербовалась в армию?

– Нет. – Я напрягаю шею, чтобы сдержать дрожь в голосе. – Просто это не важно, потому что я сама сделала выбор.

– Бедный парень.

Я проглатываю желание оправдаться. Мне это не нужно. Мне не должно быть это нужно. Я сделала выбор и достигла своей цели. Это единственное, что имеет значение.

Прежде чем я успеваю ответить, выключается электричество.

Падают темнота и тишина. Гаснет не только лампочка на потолке, перестает работать все оборудование, какое тут есть. Абсолютная темень насылает на меня страх, но я его прихлопываю. Какой смысл бояться? В худшем случае я быстро пойму, что наше партнерство себя не оправдало, и тогда убью нас обоих. И все дела.

– Ну ладно. Спокойной ночи. – Я опускаюсь на вздыхающий и постанывающий матрас.

Ли Шиминь тоже ложится, судя по звону его цепей.

Я вздыхаю, губы мои дрожат. Сердце тяжело бьется в непроглядной тишине. Молюсь, чтобы Ли Шиминь не услышал.

Но я-то слышу его дыхание. Вдох, выдох, вдох, выдох – затрудненные, поскольку он пьян. Я почти чувствую циркуляцию горячего воздуха в его обожженных легких. Она ускоряется. Острые запахи алкоголя и железа придвигаются все ближе и ближе, вот они уже у самой моей щеки…

– Отвали! – Я подскакиваю и прижимаюсь к стене.

– Что? – Звенит его цепь – звук такой, словно он резко поднялся.

Я разеваю рот. Голос Ли Шиминя звучит с пола, не рядом со мной.

О нет.

Я тоже вконец сбрендила.

– Что случилось? – настаивает он.

Угрюмый холод проникает мне под кожу, словно кристаллы льда, растопленные в кислоте. Кружится голова, перед глазами пляшут пятна.

– Ты… что ты задумал?

– А? – выдавливает он слабым голосом.

– Кончай прикидываться! – Я хлопаю рукой по матрасу. – Ты всерьез ждешь, что я поверю, будто в глубине души ты милый, никем не понятый парнишка? Мы оба знаем, что это неправда!

– Я… я не понимаю, с чего ты вдруг разозлилась.

– Потому что ты притворяешься, чтобы заполучить то, что тебе хочется, а меня это не устраивает, – говорю я, уже почти рыча. – Не желаю участвовать в твоих играх. Ты мужчина. Давай… – У меня перехватывает дыхание, но в темноте все-таки легче. Он не видит, как пылает мое лицо. – Давай не будем притворяться, что у тебя нет потребностей. Мне не хочется, чтобы ты свихнулся, поэтому я готова их удовлетворить при нескольких условиях: никаких сюрпризов, никаких интриг, никаких…

– Стоп, стоп! – выпаливает он, потом его голос переходит в угрюмый, тихий рокот. – Думаю… тебе всю жизнь врали насчет мужских потребностей. Мы не животные. Да, наши желания довольно сильны, но мы можем держать их в узде. Мы не сходим из-за них с ума.

Мой горький смех звенит подобно осколкам стекла.

– Скажи это девушкам, которых насилуют прямо сейчас, пока мы тут разговариваем.

– Это не вопрос потери самоконтроля. Каждый мужик, который делает что-то подобное, прекрасно все осознаёт. Всегда наступает мгновение, когда он осмысленно принимает решение разрушить чужую жизнь, чтобы примириться со своей. Всегда.

– Знаешь по собственному опыту?

– Да. Потому что именно за это я убил своих братьев.

Я холодею всем телом.

– В доме, где жила моя семья, была одна девушка, – продолжает он невнятно, пока я, ошеломленная неожиданным поворотом разговора, пытаюсь восстановить дыхание. – Одна из немногих, кто меня не боялся, кто обращался со мной почти прилично. Однажды я узнал, что кое-кто из друзей моего старшего брата шантажирует ее, и я их избил. Через некоторое время, придя домой, я услышал странные звуки из комнаты, которую делил со своими братьями. Зашел туда и увидел их. С ней. И…

Ему не удается закончить предложение, и я этому рада. Иначе я сама закричала бы на него, чтобы заткнулся.

– Старший брат оглянулся и посмотрел на меня как-то по-особенному, – продолжает он хрипло. – Он усмехался. Слегка. Едва заметно, но достаточно, чтобы я понял: они все продумали. Если бы я вызвал жандармерию, вину переложили бы на меня, и все бы поверили, потому что Старший… он вызывал больше доверия. Он родился от другой матери, хань. Жандармы всегда прислушивались к его словам, а не моим, и он это знал. – Его голос переходит в рычание. – Так что я их не вызвал.

Я лежу неподвижно, свернувшись комочком вокруг собственного грохочущего сердца, и смотрю в непроглядную пустоту. Я не реагирую. Я не знаю, как реагировать.

– Наверное, ему и в голову не приходило, что я способен отнять у него жизнь. – История Ли Шиминя призраком висит в темноте. – Как и Юаньцзи, наш младший брат. Я все еще злюсь, что он позволил себя в это втянуть. Он был достаточно взрослым, мог и отказаться. А что до… нашего отца… в общем, он вернулся домой до того, как я успел свалить. Увидел, что я натворил. Тоже схватил нож и пошел на меня. Мне… пришлось защищаться.

– А девушка? – спрашиваю я немыми от холода губами. – Что сталось с ней? После?

– Я слышал, родственники утопили ее за потерю чести.

Я сжимаю веки, искренне не желая снова открыть глаза и обнаружить, что я все еще живу в этом мире. Мокрое тепло просачивается на ресницы.

– Так что нет. – Голос Ли Шиминя надколот болезненным весельем. – Я никого не стану насиловать. Так поступают только трусы высочайшей пробы. Я не один из них.

Я резко вырываюсь из темной спирали, скрутившейся внутри меня. Он случайно дал мне подсказку – так вот, значит, в чем суть его россказней. Пытается убедить меня, что он благороднее, чем другие парни. И я почти повелась, как недавно, когда Ян Гуан вешал мне лапшу на уши. Что едва не обошлось мне слишком дорого.

С чего я должна верить?

Эта история вообще настоящая?

Вот что я точно знаю о Ли Шимине: он участвовал как минимум в десятке боев. Следовательно, погубил как минимум десяток девушек.

Мне наконец становится понятно, почему этот спектакль про чувство вины так сильно меня взбудоражил. До сегодняшнего дня в глубине души я верила, что парни физически не способны посочувствовать девушкам. Ли Шиминь доказал обратное. Способны. По его собственным словам, они точно знают, что делают. И он тоже. Он, понимая, что правильно, а что неправильно, все-таки входил в кабину пилотов. И так. Каждый. Раз.