И зря он оказался столь щедрым – Белый уже порядкомподнаторел в игре, и пока не закатил в лузу подряд четыре шара, не остановился.

– Хватит, для форы-то? – ласково поинтересовался он.

– Сойдет, – Пчела, символически поплевав на ладони,пристроился к угловому шару.

– Давай дуплетом, – подбодрил его Саша.

– Не учи ученого. Я лучше вот этого своячка попробую.

Пчела промазал, причем солидно. Но не смутился иоткомментировал в привычной своей манере:

– Рука сегодня не та. «Хеннеси» в самолете перебрал

– Плохому танцору, знаешь что, Пчела?

– Да иди ты со своей народной мудростью! Давай лучше выпьем.Разговор есть.

– Без поллитры не осилить?

– Посмотрим, – Пчела положил кий на край стола и сталсерьезным. – Посмотрим, – повторил он.

Коньяк и кофе принес им бармен и поставил на журнальныйстолик в углу биллиардного зала. Они сидели друг напротив друга в низких мягкихкреслах и потихоньку пригубливали коньяк, закусывая тонко нарезаннымлимончиком. Кофе оставался нетронутым.

– Ну, что у тебя, Пчелкин? – ласково спросил Саша и вдругпоймал себя на том, что повторяет преувеличенно заботливые интонации Кирпича.

Именно так, как с умственно неполноценным ребенком, говорилс ним Кирпич, не к ночи будь упомянут, в ту историческую встречу в венскомкафе. Надо же, прилипчивой оказалась манера вести «задушевный» разговор.Задушевный – это от слова душить, не иначе.

– Так что? – переспросил он уже нормально, по-своему.

– Сань, я не хотел поднимать этот вопрос…

Пчеле, похоже, было не до Сашиных интонаций, он всерьез былчем-то озабочен.

– Ну, рожай, рожай, что ты тянешь кота за яйца?

– В общем, слушай сюда, Белый.

Но он не сразу начал говорить, а как бы взял еще короткийтайм-аут, долго раскуривая сигарету. Саша откинулся в кресле и с интересомрассматривал Пчелу. Кажется, он уже догадывался, о чем тот хочет говорить. Нопомогать ему рожать отнюдь не собирался.

– Вот смотри, Белый. Ты – голова. И этого никто не отрицает.Что делаю я? Вкалываю, как бобик. Ты ведь этого не отрицаешь?

Белый в знак согласия помотал головой и чуть заметноулыбнулся.

– Значит, не отрицаешь. И правильно. Я тяну все заграничныедела, мотаюсь, как в проруби, по всей Европе…

– И что, ты хочешь сказать, тебе все это не нравится?

– Да ты не понял! Я красот этих и не вижу. Одни дела. Ложусьв первом часу, встаю в начале восьмого! – Для Пчелы-совы это и впрямь былосродни подвигу: вставать ни свет ни заря, с петухами.

– И что, прямо каждый день? Что-то ты не слишком осунулся. –Саша внимательно вгляделся в лощеную физиономию друга.

– Ладно, Сань, не подкалывай, я серьезно, – слегка надулсяПчела. – Ты вот скажи мне, чем занимается Космос? А?

Саша, не отвечая, закурил.

– И не надо, – согласился Пчела, – я сам тебе скажу. Нихрена он в последнее время не делает. Повадился чуть не каждую неделю вТаджикию мотаться. Что ему там, намазано? Дел там особых нет – канал и такисправно работает…

– Так может, он потому и работает исправно, что наш друг Косне оставляет его своим вниманием? – прищурился Саша, вновь с неудовольствиемловя себя на подражании Кирпичу. Тьфу, прямо напасть какая-то!

– Да брось ты, Белый, – Пчела снисходительно улыбнулся. –Сам прекрасно знаешь – хобби у него там. Охотятся они вместе с фарой. Соколинаяохота вещь, конечно, клеевая, но Кос мог бы и делом больше заниматься.

– Мысль понял. Что еще? – Саша затушил сигарету и тут жезакурил новую. – Давай, давай, выкладывай.

– А что Фил? – не заставил себя упрашивать разошедшийсяПчела. – Я, конечно, Фила уважаю, но он всю безопасность перевалил на зама, асам целыми днями ошивается или в своем клубе, опять в какой-нибудь хернеснимается. Ах, майн либер Августин, Августин, Августин… – фальшиво спел Пчела,пародируя Фила в роли фашиста.

– Хорошо, – жестом остановил его Белов. – И эту мысль японял. Какие же ты из всего этого выводы делаешь, Пчела? Ведь ты же делаешьвыводы, а?

– А вывод простой, Саня. Мы ведь пока не при коммунизмеживем, где каждому по потребности. Мы должны жить по принципу: каждому – потруду. Нас, кажется, так в школе учили? И ведь верно, если пораскинутьмозжечками, учили!

Разгорячившийся Пчела стукнул по журнальному столику,опрокинув свою рюмку. Резко и приятно запахло коньяком.

– В школе, говоришь? Вроде, что-то было такое, – спокойносогласился Саша. – Помню.

– Так вот, – обрадовался Пчела, – если называть вещи своимиименами, то мне кажется, что прибыль мы распределяем несправедливо.

Саша кивнул и потянулся к телефонной трубке.

– Ты куда звонить собрался? – насторожился Пчела. Хрен егоразберет, что там у Белого на уме?

– Как куда? Филу и Косу. Пусть друзья подъедут, ты им сам иизложишь свою новую позицию. Предложишь им свой финансовый расклад. Можешь дажепослать их подальше. Но только – сам. А не через меня. – Саша серьезнопосмотрел на вмиг покрасневшего Пчелу.

– Да нет, Саня! – заволновался Пчела. – Не гони. – Я ведьничего пока не предлагаю. Я просто с тобой эту проблему обсудить хотел.

– Со мной обсудить?! – Саша резко поднялся из кресла исклонился над Пчелой. – А ты разве забыл, что все проблемы мы договаривалисьрешать вместе? Или на Ленинских горах тогда с нами не Витя Пчелкин был, акакой-то хрен с горы? Нет, ты мне ответь. Тебе что, денег мало?

– Саня, ну перестань. Все, все, – Пчела, сдаваясь, поднялвверх руки. – Я понял. Я был не прав.

– Ладно, Пчелкин, – вздохнул Саша. – Я прощаю тебе этотприступ жадности. И даже обещаю, что наш разговор навсегда останется междунами. Запомни только одно: бешеные деньги не должны сводить нас с ума. Мы неимеем права забывать, что работаем не только ради них. И даже не столько радиних.

Он снова сел в кресло, разлил коньяк:

– Ну, поехали?

– Приехали! – радостно откликнулся Пчела и так резво влил всебя стопарь, что даже закашлялся.