которую вел спуск. Мужа привязали к дереву его же кишками. В запястья жены вбили грубо обтесанные колышки, приколотив ее к земле. Широко разведенные ноги привязали к еще двум кольям. В тех местах, где тело женщины не покрывала грязь и свежие кровоподтеки, сияла белизной очень светлая кожа. Рядом громоздилась куча тряпок – одежда женщины, которую грубо срезали с нее. На мертвой плоти блестела роса. В центре поляны возвышалась куча мокрой золы – все, что осталось от давно потухшего костра. Тойшунг никуда не торопились: они даже заночевали здесь. Какие-то обломки и обрывки, без сомнения, скудное имущество этой семьи, над которым Тойшунг как следует поглумились, были разбросаны по всей поляне; так ребенок, рассердившись, ломает свои игрушки и разбрасывает их.

В голове у Бедекта застучало. Грудь сдавило, каждый выдох вырывался между стиснутыми зубами, как тихое рычание. Он сжал топор.

Он осмотрел останки лагеря. Нашел, где спали Тойшунг, проведя весь вечер в развлечениях и притомившись. Нашел следы – утром они ушли на восток. Они вернулись туда, откуда явились.

«Они целенаправленно выследили эту семью, чтобы проделать с людьми вот это все, – понял Бедект. – Проклятые религии!»

Ему захотелось прикончить каждого идиота, которому не хватило силы воли повернуться спиной к бесконечным пантеонам безумных Вознесенного. Во что такое они могли поверить, что могло оправдывать подобное зверство? Список Бедекта был очень коротким, но ни на что подобное он никогда не пошел бы. Конечно, он обворовал бы этих несчастных не задумываясь. Убил бы даже, если бы пришлось. Но то, что устроили Тойшунг – бессмысленное, зверское убийство и пытки, – не имело никакой цели, кроме извращенного, дикого удовольствия.

Бедект услышал, что сюда идет и Цюкунфт с лошадьми. Оказавшись на поляне, она тихо вскрикнула от ужаса и отвращения. Он не обратил на нее никакого внимания, продолжая кружить вокруг костровища. Нашел разорванную и окровавленную одежду ребенка лет десяти и замер на месте.

«А пацан где?»

Бедект заметил место, где в грязи застыли следы борьбы. Отсюда в лес убежал кто-то маленький и босой. Кто-то крупный и обутый последовал за ним.

– А где мальчик? – дрожащим голосом спросила Цюкунфт.

Бедект ничего не ответил и пошел по следу. Судя по звукам, Цюкунфт двинулась за ним.

Они нашли его быстро. Он ушел недалеко. Тойшунг догнали его в паре сотен шагов от лагеря и закончили свою ужасную работу. Каждый из его пальцев был сломан и торчал под невозможным углом. Каждый его сустав – локти, колени, плечи и запястья – выгибали в противоположную сторону, пока кости не лопнули. Они изнасиловали его, неоднократно и грубо. Он выглядел точно так же, как Морген, над которым всласть потешились последователи Поработителя.

«Очень похоже на инсценировку».

Зачем бы кому-то идти на такое?

Желудок Бедекта взбунтовался. Низкое, бешеное рычание заполнило его череп. Перед глазами все то расплывалось, то снова обретало четкость, кровавая завеса ярости захлестывала каждую мысль, низводя ее до самой простой.

Позади него Цюкунфт рухнула на землю, покрытую толстым ковром пожухшей травы и опавших листьев, и заплакала, уткнувшись лицом в руки.

– Вставай, – сказал он. – Мы уходим.

Но она не встала. Тогда он взял ее на руки и отнес к лошадям, прижимая к груди, чтобы она не видела всего этого, хотя и знал, что она уже все видела. Он усадил ее в седло, вложил поводья в обмякшие руки. Поднял ее шаль – она упала в грязь, а Цюкунфт этого даже не заметила – и набросил ей на плечи.

– Мы опоздали, – ровным голосом произнесла она. – Опоздали навсегда. Зачем тогда она мне это показывала?

– Это уже не важно, – сказал Бедект и тоже забрался на коня.

Цюкунфт широко открыла глаза и пробормотала себе под нос какую-то молитву. Она потянулась было к седельным сумкам, но запуталась в узлах. Бедект остановил ее руку.

– Мне нужно знать, – сказала она. – Мне нужно спросить зачем.

– Позже, – ответил Бедект. – Мы уже идем.

Она кивнула, бессильно свесив руки вдоль тела.

– В Унбраухбар, – сказала она.

– Нет, – сказал Бедект. – На восток.

Она повернулась к нему, впилась в лицо взглядом.

– Зачем?

С оглушительным треском молния разорвала небо, и тучи стошнило ливнем прямо в порыв бешеного ветра.

– Я убью их.

Глава двенадцатая

Отражение, запертое в зеркале, наблюдает за зеркальщиком и ждет его падения. Когда гайстескранкен наконец достигает Вершины, Отражение выходит из зеркала, становясь реальным, и занимает место зеркальщика. Чаще всего зеркальщик после этого оказывается пойманным в ловушке зеркала и сам становится Отражением, которое только и ждет падения зеркальщика.

Если они могут так легко меняться местами, был ли хоть когда-нибудь кто-то из них по-настоящему реален?

Лангзам Брехен, философ

Когда солнце начало садиться, Вихтих остановил Эргерлиха, чтобы полюбоваться на это. Он недолго пробыл мертвым, но все же успел соскучиться по хорошему закату. Конь, напрочь лишенный поэтической жилки, проигнорировал зрелище садящегося солнца и принялся жевать сочную траву, которую обнаружил между передними копытами.

«Не то чтобы это был особенно выдающийся закат».

Солнце рухнуло за горизонт, как толстяк на кровать, засыпанную подушками; задница его сплющилась и растеклась, а затем и вовсе скрылась из виду.

Температура быстро упала, и вскоре Вихтих пожалел, что не использовал последние светлые мгновенья дня на поиски дров и растопки. Хотя Вихтих находился в пределах границ Зельбстхаса и, следовательно, во вполне окультуренной местности, он ненавидел ночь. Особенно вне стен города. Особенно проведенную в одиночестве.

Пока он искал дрова в том, что здесь считалось лесом – на самом деле это был практически парк, с аккуратно подстриженными деревьями, растущими противоестественно ровными рядами, – он понял, что забыл скатку или одеяло. Разведя огонь, он понял, что не прихватил с собой никакой еды. Так же, как и скатка с одеялом, припасы остались на лошади, брошенной им в Послесмертии.

Не то чтобы это было важно. После приобретения одежды и лошади от денег Курца мало что осталось. Их хватило бы только на весьма ограниченный запас провизии. Но в данный момент Вихтиху хотелось бы, чтобы тогда, в городе, он хотя бы вспомнил об этом!

Вихтих проклял Моргена. Чего хотел добиться маленький паршивец, наобещав ему богатство, славу и привилегии – и обокрав его перед тем, как вернуть в мир живых? Может быть, не все, что ты приносил в Послесмертие с собой, оставалось при тебе в случае возвращения в мир живых? Может быть, пацан-божок полагал, что деньги останутся у Вихтиха, но почему-то этого не