Дождавшись, пока Лебендих покинет «Ляйхтес Хаус», Штелен вернулась. Она избавила хорошенькую служанку от шарфа и всего остального, залив кровью пол в общем зале таверны. Полдюжины посетителей и мужчина за стойкой разделили судьбу девушки. Таким образом, очень удачно в живых не осталось никого, кто мог бы описать двух женщин, рассказать, что они интересовались Вихтихом и выяснили, куда он отправился.

Морген послал Вихтиха убить Бедекта и ее, чтобы прикончить их обоих. Она не видела причин полагать, что он не пошлет за ее головой кого-нибудь еще. Если бы она была жалким червем, который сам боится пачкать ручки в крови, то именно так и поступила бы.

Штелен заметила чудовищную стену, окружавшую Зельбстхас здесь, и которой не было у Зельбстхаса в мире мертвых, но списала ее появление на разницу во времени. У них здесь было десять лет, чтобы построить ее. То, что они потратили время именно на это, красноречиво говорило об их неуверенности в себе.

Перед тем как встретиться с Лебендих у ворот, Штелен проверила, что надежно спрятала розовый шарф. У фехтовальщицы был особый нюх на вещи, которые Штелен предпочла бы скрыть.

Две женщины поехали на юг. Всегда немногословная фехтовальщица была молчаливее обычного, на все попытки Штелен завязать беседу отвечала хмыканьем и скупыми жестами.

«Да что с ней не так, черт возьми?»

Она что, заметила шарф? И рассердилась на Штелен за то, что клептик поубивала всех в таверне?

«Я сделала то, что нужно было сделать».

Штелен хотелось протянуть руку и прикоснуться к Лебендих, подержать ее за руку, но вместо этого она предприняла еще одну попытку разговорить подругу.

– Бедект всегда давал имена своим проклятым коням. Лауниш – так он назвал свою последнюю зверюгу, большого задумчивого боевого коня, – Штелен коротко фыркнула, пытаясь изобразить смех. – Когда он думал, что его никто не слышит, он всегда принимался с ним разговаривать. Идиот.

– Назову моего Росс, – сказала Лебендих и погладила животное по шее.

Следующие полмили пути Лебендих продолжала ее игнорировать, Штелен наблюдала за ней и размышляла, что бы предпринять. Женщина не выглядела ни сердитой, ни напряженной, просто отстраненной, погруженной в свои мысли.

«Боги, почему мне всегда нравятся задумчивые люди?»

Исходя из ее личного опыта, единственное, к чему приводил самоанализ, – так только к хандре.

Штелен посмотрела на затылок своей лошади, и уши животного дернулись, как будто тварь опасалась, что хозяйка их сейчас оторвет. Это был злобный и вспыльчивый зверь, который всегда смотрел на нее с недоверием. Ей никогда не везло с лошадьми. Ей всегда доставались особи раздражительные, склонные к насилию, и, если она забывала привязать их покрепче к чему-нибудь твердому, они в двух случаях из трех бросались в бега.

«Зачем мне давать имя этой глупой твари?»

Она вспомнила, как Бедект попросил ее отнести яблоки Лаунишу и убедиться, что конь хорошенько причесан и обихожен. Да только за одно это Бедекта стоило убить!

«Он относился к этой проклятой лошади лучше, чем ко мне, а я…»

Она даже не могла подумать слово «любила», не говоря уже о том, чтобы произнести его вслух.

Она добавила эту боль в свой постоянно растущий список причин.

Глава десятая

Тысячу раз города-государства выступали против нас, и тысячу раз мы отбрасывали их назад. Звучит так, как будто это была наша великая победа. Но нет. Теперь мы говорим на их грубом языке и давно позабыли наши собственные. Наши дети покидают родные края ради приключений в каменных городах. Когда-то мы выбирали вменяемых людей командовать нами, а теперь, вслед за городами-государствами, вверяем себя безумцам. Они выиграли эту войну тысячу лет назад.

Вайсхайт, военачальник племени ГрасМер Краэ

Эрдбехютер, жрица Геборене и живое воплощение воли Матери-Земли, сидела у костра, который сама развела себе, и грела руки. Она смотрела, как Унгейст хлопочет со своей палаткой. Тупому идиоту никак не удавалось поставить ее. Сама Эрдбехютер предпочитала спать под открытым небом, как это и задумывалось Духом Земли.

Едва они выехали за городские стены, Драхе превратилась в дракона, и с тех пор ее никто не видел. Если повезет, они больше никогда ее и не увидят. Эрдбехютер беспокоило, что дракон, парящий высоко над облаками, был вне ее досягаемости. Конечно, это был лишь вопрос времени, когда сумасшедшая сука достигнет Вершины и уже никогда не вернется в человеческий облик. Она станет животным, а ко всем своим многочисленным порождениям Мать-Земля относилась с исключительной любовью. Даже тем, кого породило безумие. Люди, однако, были проклятием на теле Матери, гнилью, пожирающей ее плоть.

Эрдбехютер подбросила в костер пару веток. Прошлась оценивающим взглядом по Унгейсту сквозь языки пламени. Невысокий, но мускулистый. Они провели вместе некоторое время, почти год, прежде чем она поняла, насколько несовместимы их желания. Они оба ненавидели человечество, и это сближало, но различия между ними оказались слишком велики, чтобы можно было не обращать на них внимания. Унгейст не любил землю. Он не понимал, что, хотя люди могут быть заражены внутренними демонами, они сами являются заразой. Однако на самом деле конец их связи положило поведение Унгейста – он вел себя так, словно Эрдбехютер принадлежала ему. Сама того не замечая, она соглашалась на подобное обращение почти целый год. Это было рабство, самый коварный его тип – когда человек счастливо отдает право решать за себя другому. Позволить ему принимать все решения было так просто.

Эрдбехютер вернулась мыслями в детство – оно прошло на северо-восточной окраине ГрасМер. Гекс, старая мудрая женщина, сморщенная и высохшая, как слива, слишком долго пролежавшая на солнце, выбрала Эрдбехютер своей преемницей. Племя праздновало неделю, угощая девушку и выполняя все ее пожелания. Ей сказали, что, когда она войдет в возраст, она сможет выбрать любого мужчину в племени. Широкие плечи и распущенные черные волосы Тапфера будут принадлежать ей. Ей не придется охотиться или разделывать добычу, если только ей самой этого не захочется. Люди племени каждую ночь будут ставить ее шатер, приносить ей дрова и разжигать огонь. Гекс передаст ей всю мудрость мира. Она возглавит племя, уладит все разногласия. Ее слово станет законом.

А потом они раздели ее догола и закопали по шею в твердую землю, поросшую травой равнин.

Она вспомнила, как Гекс присела перед ней. От старухи воняло потом, грязью и лошадьми, ее глаза-бусинки так глубоко запали в морщинистые щеки, что Эрдбехютер лишь знала, что они там, но