Должно быть, альбтраум высосал эти воспоминания из разума Вихтиха, питаясь не только его кровью, но и страхами. Вихтих вздрогнул от отвращения при мысли о том, что эта тварь воткнула в него часть своего тела. Вот что женщины ощущают во время секса? Он отогнал эту мысль, не желая углубляться в нее, опасаясь того, что может узнать о себе, если пустится в дальнейшие рассуждения.

Он чувствовал себя оскверненным, грязным и использованным.

Изнасилованным.

Он вспомнил, как изо рта его сына несло полуразложившимся трупом.

«Нет, это был не мой сын. Это был всего лишь кошмар, воплотившийся наяву. Хватит об этом думать».

Вихтих давно привык избегать самоанализа. На самом деле отказ размышлять о себе был первой линией обороны от мира, стремящегося сокрушить его. Так что Вихтих считал это само собой разумеющимся. Это был единственный мудрый путь в безумном мире.

«И вот ты опять это делаешь. Ты не хочешь думать о…»

– Иди в жопу, – сказал он сам себе.

Он выпрямился, борясь с желанием поковыряться в сморщенной ране, но не смог сдержаться. Проклятому альбтрауму повезло, что он успел сбежать. Вихтих уже почти разгадал его мелкие уловки, еще пара секунд – и он прикончил бы мерзкую тварь. Он зарычал, кашлянул и сплюнул густую мокроту.

Альбтраум, должно быть, понял, на кого нарвался. Величайший Фехтовальщик в Мире – не какой-то идиот, которого любой грязный слизень может выпить досуха. Он содрогнулся при мысли о том, как что-то шевелилось в его внутренностях, и повернулся к коню.

– Никакого долбаного проку от тебя, – сказал он.

Эргерлих проигнорировал его.

Вихтих кивнул сам себе, накинул мокрую попону на спину лошади и пристроил седло сверху. Это было единственное объяснение. Морген не имел никакого отношения к тому, что монстр сбежал от своей жертвы. Юный бог был бесполезным лживым маленьким поганцем. Этого просто не могло быть, чтобы Вихтих был обязан Моргену своей жизнью.

Чувствуя необходимость справить нужду, Вихтих встал у ближайшего дерева и помочился – почти одной только кровью.

Он вскарабкался в седло – все суставы болели – и двинулся на юг. Едва успел увернуться, когда Эргерлих попытался укусить его. Слишком усталый, чтобы придумать достойный ответ, Вихтих удовольствовался тем, что проигнорировал попытку.

На ходу он начал припоминать обрывки разговора с Флухом. С каким отвращением парень отнесся к его плану убить Бедекта за деньги.

«Ну, это Флух зря».

Сколько раз Бедект говорил фехтовальщику, что убьет в тот же самый миг, когда сможет на этом заработать? Во всяком случае, дело было не только в деньгах. Он делал это для своей семьи. Со славой и деньгами он смог бы, наконец, вернуться к жене и ребенку. С большими деньгами. Если, конечно, Морген не соврал насчет этого.

«Если, конечно, маленький паршивец не врал мне от начала до конца».

Альбтраум все понял превратно. Неудивительно, что он не смог понять глубину чувств, которые Вихтих испытывал к своей семье. Проклятая тварь была тупым червем, плодом безумия, воплотившегося наяву, чтобы питаться страхами и сомнениями.

«И кровью», – подумал Вихтих и снова потрогал рану на животе.

Во всяком случае, альбтраум лишь доказал правоту Вихтиха. Если бы фехтовальщик не любил свою семью так сильно, если бы возвращение к ним не было для него самым важным, вонючее существо нашло бы какую-нибудь другую тему, чтобы прицепиться.

Почувствовав себя немного лучше, Вихтих сжевал те небольшие запасы провизии, которые у него имелись. Да, альбтраум ошибался во всем.

Время летело мимо, как тысяча извинений, тонущих в крови и кишках и бесконечном океане лжи и обмана. Вихтиха покачивало на ходу. Кто-то из рук вон плохо затянул ремни под седлом. Или как они назывались? Он не мог вспомнить.

Добравшись до Флусранда, Вихтих просто свалился со спины Эргерлиха. Он лежал на брусчатке моста и стонал, глядя на коня, который, в свою очередь, смотрел на него сверху вниз.

– За что ты меня так ненавидишь? – спросил Вихтих.

Конь был слишком рассержен, чтобы отвечать.

– Я купил тебе это красивое, хотя и невероятно неудобное седло. Прекрасную попону…

Отсюда, снизу, он увидел, что мокрая попона натерла животному спину до крови.

– Дерьмо. Прости, – он рассмеялся. – Почему ты ничего не сказал?

Окончательно ослабев от потери крови, Вихтих потерял сознание.

Глава тринадцатая

Ваша система классификации гайстескранкен несовершенна. Даже ваша попытка подклассификаций – это полный провал. Существует столько же видов гефаргайстов, сколько и людей. Термин «гефаргайст», используемый для обозначения гайстескранкена, испытывающего жажду поклонения себе, не только игнорирует причины этой его потребности, но и не принимает во внимание множество способов, которыми она может проявляться. Один гефаргайст станет королем, а другой – грозой королевства. Один создаст новую религию, в то время как другой начнет бороться за высшее место в иерархии жрецов Ванфор Штелунг.

Навесить ярлык можно на что угодно, но это совершенно не значит, что вы поняли суть явления.

Плюньте.

Умтриб, ученый-гефаргайст

Штелен и Лебендих двигались по следу Вихтиха на юг через холмы и пышные зеленые поля. С самим фехтовальщиком они ни разу не встретились, но на пути тут и там попадались меланхоличные следы его пребывания здесь. Почему-то при мысли о том, что Вихтих путешествует один, у Штелен начинало щипать в глазах, дрожала нижняя губа – но только тогда, когда Лебендих не видела. Без руководства Бедекта идиот принялся бессмысленно блуждать, непрерывно отвлекаясь на новую цель, которую немедленно забывал при виде следующей красивой улыбки или блеска монеты. А что делает Бедект без Вихтиха, отвлекавшего его от воспоминаний и постоянных болей то там, то тут, спутников его возраста?

«А ты?»

Что она делает без Вихтиха и Бедекта? Штелен украдкой взглянула на Лебендих.

«Гоняясь за этими двумя идиотами, ты счастья не найдешь. Будь честна с собой».

Штелен подавила желание рассмеяться. О чем, а уж о честности, даже с самой собой, она и не мечтала никогда.

«Возможно, Вихтих – не единственный трус».

Она оглянулась через плечо на удалявшийся Зельбстхас. Нет, там не было ничего для нее. Религия заставила ее чувствовать себя неуютно. Бедект мог сколько хотел по-стариковски бормотать, что чувство вины бесполезно, что оно является инструментом для контроля над глупцами, но он не понимал. Некоторые детские раны слишком глубоки, чтобы их можно было перерасти. Некоторые уроки ты не забудешь никогда. Некоторые преступления простить нельзя. Некоторым людям не спастись, для них нет никакой надежды на искупление. А каждая религия предлагала именно это,