тоже должен был оказаться у них. Но в камере вещественных доказательств он отсутствовал. Значит, кто-то из них его присвоил в тайне от другого. Кто именно? Фроська? Но она у них главная. Зачем ей прятать один из двадцати четырех украденных медальонов? Получается, украл её сын, Кешка, мальчишка десяти-двенадцати лет. Уже не ребенок, но ещё и не взрослый. Наверно, это он снимал иконы с киота. И решил… решил скрысятничать. Так это называют воришки.

Как поймать Кешку, Дерзкий знал – надо подкараулить его у Пустого рынка. Но как его разговорить? Мальчишки-подростки (Дерзкий преотлично помнил себя таким) скрытны и упрямы. Войти к ним в доверие, особенно взрослому человеку, ох нелегко. Соврет, что в глаза не видал медальона, и что с ним прикажешь делать? Пытать? Где? Как?

Нет, надо как-то расположить к себе этого Кешку. А для этого следует узнать о нём побольше.

Допив пиво, Дерзкий вышел на Знаменскую и поймал извозчика:

– На Воронежскую, угол с Обводным!

Домчались за десять минут. И как раз вовремя – после завтрака в чайной обитатели огромного доходного дома, в котором недавно проживали крючочники Соловьевы, расходились по своим делам: нищие спешили в церкви, фабричные – на заводы, крючочники – к облюбованным помойным ямам.

Дерзкий подошел к одному из них:

– Сыскная полиция. Анфиску я ищу. Укажи, будь добр.

– Анфисками тут хоть пруд пруди. Тебе какую?

– Коллегу твою, тряпичницу. Брат у нее в третьей гимназии.

– А, Анфису Федотовну, жену покойного Луки Ивановича? – сообразил тряпичник. – Видал её только что. К сараюшке своей отправилась.

– Пойдём, покажешь.

Они зашли во двор, тряпичник указал на открытый сарай. Дав ему копейку, Дерзкий заглянул туда:

– Сыскная полиция.

– Господи, ну что опять? – схватилась за сердце Анфиска.

– Про Кешку Соловьева расспросить.

– Так я же вчера Ефимычу все рассказала.

– А Крутилин… Слыхала про такого?

Анфиска кивнула.

– …Велел опросить по новой.

– Ну, спрашивайте…

– Кто Кешкин отец?

– Да кто ж его знает… Фроська, когда пьяная, божилась, что генерал. Мол, даже жениться на ней хотел, но государь ему запретил.

Дерзкий улыбнулся:

– А Кешка про папу-генерала знает?

– Конечно, знает. Мальчишки здешние его Генералом и кличут.

* * *

Штемпель и компания сегодня вели себя подозрительно тихо – никого не задирали, а на переменах все время шушукались между собой. Володя прекрасно понимал, что второгодники задумали какую-то пакость, и старался быть начеку.

Последним уроком была латынь, на котором впервые блеснул знаниями Федя Липов, чем заслужил отличную оценку. После звонка Келлерман-младший попрощался с учениками и ушел, а ребята стали собирать вещи в ранцы. Проходивший мимо парты Тарусова Штемпель скинул Володину тетрадку на пол. Тот наклонился её поднять, а в это время его ранец схватил Базиль и швырнул стоявшему в другом конце класса Копейщикову-Липкину. Тарусов бросился к нему, чтобы отнять, но раскрытый ранец поверх голов полетел к барону. Штемпель поймал его неудачно, и содержимое посыпалось на пол.

– А это что такое? – удивился барон, увидев синюю папку.

– Отдай, моё! – крикнул Володя.

Барон поднял её и прочитал название:

– Сыскная полиция. Дело об убийстве Александра Чванова.

– Отдай, говорю.

Штемпель пнул его в плечо:

– Директор гимназии тебе её отдаст.

Володя разрыдался. Федя собрал раскиданные по всему классу Володины учебники, тетради и карандаши и сложил их ему в ранец.

– И что мне теперь делать? – спросил, утирая слезы, Володя.

– Сперва расскажи: откуда у тебя эта папка?

И хотя в классе уже никого не было, Тарусов перешел на шепот. Выслушав его, Федя присвистнул:

– Ну и дела.

– Я помочь хотел…

– Я понимаю. Слушай сюда – скажешь директору, что вчера ты с ранцем ходил в гости к Крутилину. Вернулся домой поздно, ранец не открывал. Уже в гимназии обнаружил папку, хотел после занятий поехать в сыскную её вернуть…

– Думаешь, мне поверят?

– Почему бы и нет? В сыскную пробрался преступник, взял папку, потом, спасаясь бегством через квартиру, бросил папку на пол.

– Зачем?

– Папка ему мешала. Помнишь, в одной руке он держал револьвер, а в другой мою маму. Твой ранец был открыт, я подумал, что папка выпала оттуда, взял и сунул обратно… Пойдём к директору вместе.

Володя обрадовался:

– Отлично придумано, спасибо, друг.

Мальчики отправились к директору. Он их выслушал и велел явиться с родителями.

* * *

Утром, как обычно, Крутилин выслушал доклады агентов и дал им задание на текущий день.

– Самое главное – найти вот этого мерзавца, который вчера чуть не убил городового Адмиралтейской части, – Иван Дмитриевич лично раздал каждому из подчиненных фотографии Толика Дерзкого. – Очень опасный преступник. Очень. Обойти все гостиницы и меблированные комнаты, все трактиры и рестораны.

– А как же мальчонка-крючочник? – спросил Ефимыч. – Я выяснил, где он будет сегодня в три пополудни. Хотим его задержать.

Ефимыч показал на приятелей, «чиновника» и «студента».

– Крючочника отставить, Чванов важнее, – приказал начальник сыскной. – Все свободны. Пусть Яблочков зайдет.

Арсений Иванович тут же вошел в кабинет.

– Ростовщика уже похоронили? – спросил Крутилин.

– Вчера. На его похоронах был один из наших агентов.

– Кажется, у него из родственников только сын?

– Не совсем. Мать братьев Чвановых была замужем дважды, и второй её муж ещё жив и по завещанию Александра Ивановича назначен опекуном его сына.

– Навести-ка их. Только деликатно. Все-таки у людей горе. А нам бы надо выяснить, что искал в закладах этот негодяй.

Раздав поручения и указания остальным чиновникам, Крутилин спустился вниз в квартиру.

– Приготовь-ка мундир, – велел он Груне.

– Неужели на доклад к императору? – встревожено спросила Ангелина у мужа, который даже на аудиенцию к градоначальнику всегда ходил в партикулярном платье.

– Нет, – ответил Крутилин. – Митрополита надобно навестить. А к нему, как к государю, только в мундире…

– Позволь спросить: зачем тебе понадобился митрополит?

– Анастасия Григорьевна попросила о месте для мужа похлопотать.

– Так я и знала. Какая беспардонная особа.

– Геля, её захватили в заложники в нашем доме…

– Но ты ее спас и теперь ничем ей не обязан.

– Я пообещал…

– Вот же наглая деревенщина.

– Я тоже деревенщина. И тоже учился за медные деньги. И в люди выбился не без помощи добрых людей. Теперь моя очередь им помогать.

Митрополит принял Крутилина сразу, вперед важных чинов, ожидавших аудиенции. Иван Дмитриевич, поцеловав владыке руку, уселся в подставленное служкой кресло.

– Ну-с, с чем пожаловали? – сразу перешел к делу митрополит.

– С просьбой.

Владыка усмехнулся, потому что должок за собой знал. При расследовании убийства иеромонаха Иллариона в его собственной келье Александро-Невской лавры всплыли кое-какие неприятные подробности, которые Крутилин деликатно сохранил в тайне от судебных властей.

– На Смоленском