и тех, кто был захвачен вместе с ним.

– А что Ахмет?

– Его посадили в зиндан. Скоро приедет Шамиль, будем его судить.

Имам приехал через две недели. Сидевший возле сакли Чванов – кандалы и цепь на него больше не надевали – услышал громкие крики «Ля илляга иль Алла». И следом весь аул высыпал на улицу, и все пошли на площадь возле мечети. Капитан из любопытства отправился следом.

Шамиль, стройный высокий мужчина с длинной окладистой черной бородой, въехал на площадь первым, за ним следовала свита из пятидесяти всадников. Увидев в толпе русского офицера, он поманил его пальцем:

– Это ты зимовал с родителями Ахмета?

– Да.

– Я навестил их вчера. Они просили передать тебе «спасибо» за то, что ты не дал им умереть.

– Надеюсь, они скоро поправятся.

Имам, не ответив, легко дернул поводьями, и его великолепная серая в яблоках лошадь пошла к мечети.

После молитвы в доме Заура состоялся суд над Ахметом. Чванова и Ваську по очереди приглашали туда в качестве свидетелей, но тотчас после опроса заставляли выйти вон. Позднее о суде им рассказал Заур, в доме которого они теперь жили:

– Ахмет утверждал, что он ничего Афоньке не обещал, что тот сам организовал вам побег. А Ахмет просто наткнулся на вас в лесу. Но Шамиль ему не поверил. Сказал, что если бы так и было, Ахмету незачем было бы прятать пленников в горах.

– И что решил Шамиль? – спросил Чванов.

– Ахмет больше не мюрид.

Мюридами назывались старосты аула.

– И всё?

– Вы с Васькой теперь принадлежите мне. Шамиль потребовал, чтобы вас заковали в кандалы, но я дал слово, что больше вы не сбежите. Вы же меня не подведёте?

– Нет, не подведём, – заверил его Чванов. – То есть, Шамиль Ахмета простил?

– За него просили его родители. Они уважаемые здесь люди. И кроме того, Ахмет хороший воин. Он примкнет к войску Шамиля и будет воевать. Ну а я займусь обменом.

Но быстро выяснилось, что Абзата и трех его товарищей уже осудили и отправили этапом в Сибирь. На то, чтобы их вернуть, потребовались месяцы – сперва наместник Кавказа выхлопотал разрешение на обмен у министра внутренних дел, а потом осужденных горцев этапом с каторги отправили обратно в Тифлис.

Обмен состоялся лишь в декабре. К тому моменту родители Ахмета уже умерли, а Чванов вовсю кашлял кровью. Капитан прекрасно понимал, что и его дни тоже сочтены.

* * *

1873 год

Горничная Домна Петровна разбудила Кешку, как он и попросил, в семь утра.

– Иди умойся, а потом на кухню. Анфиса Петровна, так кухарку звать, тебя покормит.

На завтрак были блины с творогом, Кешка запивал их дорогим и очень вкусным кяхтинским чаем.

– Ну что, поел? – спросила Домна Петровна, заходя в кухню.

– Аппетит у него волчий, – усмехнулась кухарка, – целую миску блинов умял.

Домна Петровна уже открыла рот, чтобы сообщить Кешке якобы приказание от барышни – чтобы тот больше сюда никогда не приходил. Именно так они с Анфисой Петровной выпроводили на прошлой неделе нищего, а заодно разжились вилками, свалив пропажу на него. Но сказать она ничего не успела. На кухню неожиданно впорхнула Соня в халатике кремового цвета:

– Кеша, ты уже уходишь? Так рано?

– Дела у меня, – важно сообщил мальчик, переводя дух от съеденного.

– А когда вернешься? Нам ведь сегодня обязательно надо позаниматься. Ты ведь хочешь научиться читать?

– Ага! И считать тоже, – честно признался мальчик. – Надеюсь, к пяти вернусь.

– Смотри, я буду ждать, – погрозила ему пальчиком Соня и пошла досыпать.

Проводя Кешку, горничная с кухаркой горько вздохнули.

– И чего она ни свет ни заря сегодня поднялась? – посетовала Домна Петровна.

– Никогда ведь раньше полудня не просыпалась, – напомнила Анфиса Петровна.

– Видно, лукавый её в бок толкнул. Я-то свои три ложки уже в сундучке припрятала, – сообщила горничная.

– Я тоже.

– Эх, придется их на место класть.

– Зачем? Когда Кешка явится, обвиним его в краже. Как он свою невиновность докажет?

* * *

Из-за набитого как барабан живота Кешка чуть не опоздал на встречу с Володей.

– Привет.

– Привет, – Володя протянул ему руку.

Кешка удивился. Ведь он крючочник, а Володя – гимназист, равные отношения между ними невозможны. Но все же в ответ протянул свою руку и пожал Володину.

– Пойдём, – сказал Тарусов, – а то я в гимназию опаздываю.

– Ты что-нибудь узнал?

– Всё! И даже больше. Твоя мать себя оговорила. Призналась зачем-то в убийстве…

– Пьяной, наверно, была.

– Но начальник сыскной Крутилин ей не поверил. Он-то знает, что ростовщика убил его брат. Ну как Каин Авеля…

Кешка перекрестился.

– И вчера этот Каин, его фамилия Чванов, проник в сыскную…

– Зачем?

– Он что-то искал в вещах, которые твоя мама украла. Я сам видел на полу иконы и медальоны…

– Медальоны? – переспросил Кешка, вспомнив про припрятанный им в дупле дуба медальон.

Он ведь пообещал ростовщику, что передаст медальон его сыну. Как он мог про это забыть?

– Вот что надо сделать… – начал было Тарусов, но его окликнул прохожий:

– Володя!

Гимназист вскинул голову и увидел Выговского, который спешил на службу.

– Здравствуйте, Антон Семенович, – произнес Володя, подталкивая локтем Кешку, чтобы тот прошел вперед.

– А это кто? – Выговский указал на крючочника, который так и не понял причину Володиных толчков.

– А-а-а… Я его не знаю. Мальчик просто спросил дорогу на Бассейную, – соврал Тарусов и тут же перевел разговор на другую тему. – А тот городовой выжил?

– Да, врач полицейской части сделал ему операцию и извлек пулю из плеча. Ладно, тогда до вечера.

Проводив Выговского взглядом, приятели снова двинулись вместе.

– Это твой отец? – спросил Кешка.

– Нет, его помощник, – ответил Володя.

Кешка изумился. У портного Иванова, который сдавал им угол, дети были, а вот помощника не было. Интересно, чем помощник отца занимается? Порет Володю розгами, когда настоящий отец занят? Или выпивает за него в трактире?

– Ты меня слушаешь? – уточнил Володя у задумавшегося Кешки.

– Ой, извини, повтори сначала.

– Я выкрал признание твоей матери.

– Что?

– На, держи, – Володя снял с плеч ранец и достал синюю папку. – Читать умеешь?

– Нет! Вчера очень спать хотел, а то бы уже умел. Но сегодня точно научусь. Клянусь.

– Ну раз так, папка тебе не нужна. Просто скажи своей мамке, чтобы больше в убийстве не признавалась. И тогда её отпустят.

– Как отпустят? Мы же вещи украли…

– Во-первых, лично про тебя в деле ничего не сказано. А мамка тебя выгораживает, утверждает, что была одна. А во-вторых, пускай мамка скажет Крутилину, что, увидев труп, она от ужаса