копаемся. Ищем, что можно продать. Железяки всякие, тряпки, осколки…

– А за что тебя полиция ловила? – строго спросил Вадим.

– Не знаю.

– Вот, слышите? Все преступники так говорят, – напомнила Варя.

– Как ты смеешь ребенка называть преступником? – возмутилась Соня.

– У него сие на роже написано.

– Я думала, ты разделяешь мои идеи, – удивилась Соня.

– Далеко не все. Сама подумай, есть ли смысл обучать грамоте тех, кто роется по помойкам?

– Да, да, Варя, ты права, – сказал Вадим. – Маркс и Энгельс учат нас, что только пролетариат способен на революцию. Потому только рабочих надо просвещать. Ты же, Соня, предлагаешь просвещать люмпенов.

– Люмпены тоже люди, – возразила Соня.

– Нет, не люди, они животные, у которых нет ни мыслей, ни чувств. Одни инстинкты – украсть да пожрать.

– Как ты смеешь так говорить?

– А давай проверим, – предложил Вадим. – Эй, Иннокентий, у тебя есть мечта?

– Есть, конечно.

– И какая?

– Благовещенский мост сдать в лом. Это сколько же денег можно выручить. Или хотя бы железного мужика на коне, что на том берегу змею топчет.

Все дружно рассмеялись.

– А ещё я есть хочу, – признался Кешка, жадно поглядывая на бутерброды, лежавшие на блюде.

– Ой, что ж это я? – спохватилась Соня. – Сейчас прикажу кухарке тебя накормить. Но сперва тебе надо руки помыть.

– Судя по запаху, сперва его надо отвести в баню, – с нескрываемой брезгливостью сказала Оля.

Так и поступили. Дворник отвел Кешку в баню, а когда привел обратно, его накормили обедом. Так много и так вкусно Кешка никогда в жизни не ел: щи с телятиной, жареная картошка с лисичками, а потом чай с пирожными.

Объевшись, Кешка стал зевать, чем очень расстроил Соню, которая, выпроводив приятелей, хотела тотчас приступить к обучению его грамоте. Но глаза у мальчугана предательски слипались. Ему выдали сорочку и уложили в спальне Сониных родителей на перину. Так сладко, как в ту ночь, Кешка ещё ни разу не спал.

* * *

В семь часов вечера из меблированных комнат «Баден-Баден» вышел мужчина лет сорока в старом сюртучке и жилете. Пройдя по Невскому до Большой Садовой, он свернул в сторону Сенного рынка, в окрестностях которого располагались множество заведений, где фартовый человек мог переодеться, и это не вызвало бы ни у кого ни вопросов, ни удивлений.

Торговля на рынке давно уже закончилась. Продавцы, что побогаче, подкреплялись в трактирах, кто победнее – пирожками с ливером и тухлыми вареными яйцами, которыми торговали уличные торговки. Запивая эту нехитрую снедь водкой или пивом, местная публика ужинала там, где удалось приткнуться – под деревом, во дворе или в подворотне.

Окинув взглядом площадь, Дерзкий направился к зданию за гауптвахтой. С виду оно было ничем не примечательно – обыкновенный трехэтажный дом: на первом этаже лавки, вверху из-за отсутствия вывесок, видимо, квартиры. Но обитатели Сенной прекрасно знали, что на верхних этажах размещался трактир «Малинник», в котором местные воры пропивали краденное.

Поднявшись по лестнице, Дерзкий был встречен охранником:

– Чего ты тут забыл?

– Ветошь надо перекрасить[11].

Верзила-охранник, услышав блатную речь, тут же доброжелательно улыбнулся:

– Сортир в конце коридора.

– Я бы предпочел отдельный кабинет.

Охранник свистнул, и сразу же, будто прятался за дверью, появился одетый во все белое половой.

– Отдельный кабинет господин желает, – сказал ему охранник.

Дерзкого мигом туда проводили.

– Чего покушать изволите?

– Рюмку водки и хлеб с килькой.

– Сию минуточку, – пообещал половой.

Развязав мешок, Дерзкий достал оттуда одежду дворника и быстро облачился в неё.

– А вот и водочка с килечкой, – вошел без стука половой.

Дерзкий сунул ему рубль.

– Одежду мою, будь другом, припрячь. Я, может, вечером, а скорее всего, завтра зайду и заберу.

– Не извольте беспокоиться.

Выпив и закусив, Дерзкий покинул заведение, одарив целковым и охранника. Он нарочно пошел к Исаакиевской площади по Демидову переулку – ведь именно здесь находилась пересыльная тюрьма, из которой он полтора года назад ушел в Сибирь по этапу.

«Каким же глупцом я был тогда. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Именно на этапе я узнал секрет медальонов. Именно там».

Перейдя площадь, Чванов свернул на Большую Морскую. Сперва прошелся по нечетной стороне, убедился, что в сыскной никого нет – окна третьего этажа были темны, зато окна второго этажа, где жил Крутилин, ярко светились. Дойдя до Кирпичного переулка, Дерзкий перешел на другую сторону и двинулся в обратном направлении. У городового, стоявшего на посту возле сыскной, его намерение пройти во внутренний двор не вызвало никакого подозрения – ведь во флигеле размещался полицейский участок, наверно, у дворника в доме что-то случилось, и домохозяин отправил его к приставу.

Пройдя через подворотню, Дерзкий свернул направо. Пожарные, мывшие во дворе лошадей, опять же не удостоили его своим вниманием. Подойдя к заветной двери, Чванов вытащил отмычки. Замок оказался простым и сразу открылся. Дерзкий быстро преодолел лестничные пролеты и оказался на третьем этаже. Замок в сыскную он тоже осилил без труда. Войдя внутрь, Чванов зажег свечку, иначе в темных коридорах камеру вещественных доказательств ему не найти.

* * *

Федя чувствовал себя за праздничным столом неуютно. В семье Липовых этикет был крестьянский: сперва отец читал молитву, потом брал в руку ложку и зачерпывал суп из общей миски. Это был сигнал остальным, что можно приниматься за еду. Второе блюдо тоже брали из общей посуды, миски или сковороды, но уже вилками. А когда по большим праздникам Анастасия Григорьевна запекала курицу в духовке, её ели, держа куски в руках.

У Крутилиных же перед каждым гостем положили три вилки и три ножа, а также пару ложек. И какой из них есть солянку, которую кухарка разлила по тарелкам, Федя не знал.

– Правой, – подсказал ему Володя.

Потом кухарка вынесла блюдо с молочным поросенком, запеченным с гречневой кашей, и, обходя по кругу гостей, каждому положила на тарелку.

– Крайние вилка с ножом, – опять пришел на выручку Володя.

Федя взял, как обычно, вилку в правую руку и тут заметил, что все остальные, и даже родители, держат её в левой. Пришлось и ему поменять в руках приборы местами. Отрезать куски от блюда было непривычно и неудобно. После поросенка подали курицу с зеленой фасолью. Феде досталась его любимая ножка. Он по привычке схватил её руками.

– Что ты делаешь? Курицу тоже едят ножом и вилкой, – прошептал Володя.

– Ты шутишь? – не поверил Федя.

В ответ Володя буквально за несколько секунд, ловко орудуя приборами, отделил мясо от кости. У бедняги Феди на это ушло минут пять.

Затем подали форель с