месяцы томительного ожидания: Ахмет ждал денег, капитан Чванов – возможности сбежать из плена. Жители аула постепенно привыкли к пленникам – женщины перестали плеваться, а мальчишки – закидывать камушками. Все стали друг с другом здороваться и даже улыбаться.

С Васьки через пару недель сняли кандалы и начали привлекать к разным работам: то дров нарубить, то кукурузу на поле собрать. Чванова как более ценного пленника оставили на цепи. Ему удалось сдружиться с одним из местных стариков Зауром, который неплохо говорил по-русски. Он частенько заглядывал к капитану в саклю поиграть в нарды.

Где-то в начале октября отряд Ахмета снова уехал на равнину за добычей, но в этот раз удача от них отвернулась. Из двадцати человек вернулось одиннадцать, включая дезертира Афоньку. Он-то и рассказал пленникам, что отряд напоролся на казачий разъезд. Четырех горцев убили, четырех взяли в плен.

– А Ахмет где? Погиб или в плену? – спросил Чванов.

– И не там, и не там. Ему стыдно возвращаться сюда. Ведь старейшины строго спросят с него за то, что столько людей потерял. Он к отцу поехал, тот высоко в горах живет.

Но все же через пять дней вернулся и Ахмет. Разговор у него со старейшинами вышел бурным. Чванов даже из своей сакли слышал их крики. А все потому, что у Заура в плен попал первенец – Абзат. И Заур требовал от Ахмета обменять Чванова с Васькой на четверых пленных. Ахмет же, по словам Афоньки, не соглашался. Но в итоге был вынужден пойти на требования стариков.

– Скоро, урус, дома будешь, – зло сказал Ахмет Чванову, уезжая на следующий день.

В ту ночь Чванову впервые за плен приснилась семья – красавица Олюшка и два их сыночка: погодки Толик и Сашка.

* * *

Женился Чванов по материнской воле.

– Прежде чем на войну идти, жену с детишками заведи, чтобы в случае чего было кому имение оставить. Отец-то твой, Царствие ему небесное, – у Марфы Трофимовны при воспоминании о давно погибшем муже навернулись слезы на глаза, – так и поступил. А то бы всё наше добро всяким двоюродным-троюродным досталось. А так сохранили себе, слава Господу, и приумножили. И тебе, и деткам твоим, и даже внукам вдоволь достанется.

Марфа Трофимовна не лукавила. За двадцать пять лет её управления небольшое имение Рассказово увеличилось в десять раз, а винокуренные и суконные фабрики, ею организованные, приносили семье солидный доход. Она долго умоляла сына продолжить её дело, но тот, по завету отца, выбрал военную стезю.

* * *

Следующим вечером в саклю к Чванову и Ваське явился Афонька. И не с пустыми руками – принес самогонку из кизила, а также блинов, которые горцы называли чапильгиш, с мясом (на их языке джижик).

– С чего вдруг этакое угощение? – недоверчиво спросил Чванов.

– Так подкрепиться надо перед побегом, – огорошил Афонька.

– Перед каким побегом?

– Так в десяти верстах наши…

– Это кто тебе, Иуда, наши?

– Ай, господин капитан, наши они и есть наши, православные. Лес они там рубят. Так что через пару недель аулу нашему крышка.

Вырубание лесов было основной тактикой русских войск на Кавказе. Леса для горских племен были и защитой, и убежищем, и местом для внезапной атаки. Если же лес исчезал, горцам приходилось либо сдаваться, либо уходить в другие места. Именно так проходило «замирение» Кавказа.

– И что предлагаешь? – уточнил Чванов.

– Я выведу вас на позицию наших войск, мы вместе сдадимся, а вы подтвердите, что я такой же пленник, как и вы.

Чванов призадумался: можно ли доверять дезертиру? Он налил себе полстакана кизиловой самогонки, выпил и закусил блином с мясом:

– А есть ли смысл так рисковать? Через пару дней вернется Ахмет, нас с Васькой обменяют…

– Думаете, Ахмет к русским поехал? Как бы не так! Он только сделал вид, а сам направился к отцу. Вернется через пару дней и скажет, что урусы отказались от обмена.

– Почему?

– Потому что хочет получить пять тысяч. Это большие деньги. С ними можно уехать в Османскую империю, завести лавку, стать купцом… Вот чего хочет Ахмет. Я знаю. Он сам мне говорил.

– А что хочешь ты?

– Выжить. Чего мне ещё надо? Как-то выбраться из этого переплета. Вернуться домой, мамку обнять. Говорят, после плена солдат комиссуют. Правда? Если так, то деньжат я здесь скопил, открою в селе кабак, женюсь, деток заведу. Вы же подтвердите, что я не дезертир?

– Конечно, подтвердим, – пообещал Васька.

– Не лезь поперед батьки в пекло, – одернул его Чванов.

– Ну уж нет! Если вам нравится сидеть на цепи, можете оставаться, – заявил вдруг Васька. – А я этим пленом сыт по горло. Вчера, представляете, девчонку местную вареной кукурузой угостил, так потом её отец на меня набросился с кулаками: женись, мол.

– А кто накинулся-то? – уточнил у Васьки Афонька.

– Мики!

– А-а-а! Так у его старшей дочери падучая болезнь. Никак не могут с рук сбыть.

– Повезло мне, что Заур вступился, – признался Васька.

– Заура здесь уважают, чего говорить, – подтвердил Афонька. – Ну так что, пойдете со мной, господин капитан?

Чванов призадумался. Если Афонька не врёт, обмен, на который он так надеялся, не состоится. А когда из Курской губернии в Тифлис вернется письмо с неправильно указанным адресом, Ахмет заставит писать новое. И в этот раз придется указать верный адрес. Иначе, похоже, отсюда не выбраться. Пять тысяч сумма, конечно, немалая, но и не разорительная для его семьи. Однако собирать её будут долго, придется в этой вонючей сакле просидеть в кандалах ещё пару месяцев, а впереди зима. Но раз наши войска всего в десяти верстах… Это ведь два, максимум, три часа пути. Да, конечно, придется взять грех на душу, сказать, что Афонька не дезертир, а такой же бедолага-пленный. Но зато буквально через пару дней он обнимет жену и мальчишек…

– Хорошо, пойдем!

* * *

1873 год

Гимназисты не имели права посещать кондитерские магазины и кафе, парки, увеселительные заведения, танцевальные классы и театры. Чтобы нарушитель сразу бросался в глаза, учащиеся должны были везде и всюду, кроме собственного дома, носить школьную форму.

– Может, на крещение костюм из джерси наденешь? – предложила Александра Ильинична Володе. – Он так тебе идет.

– А если в церковь зайдет Келлерман? Сидеть мне потом целый день в карцере. Нет уж, – парировал Володя.

И, вздохнув, надел ненавистную тужурку темного сукна с отложным воротником и такой же ткани брюки.

Но все остальные отправились в церковь при полном параде: Александра Ильинична обрядилась в комбинированное – кашемир и шелк – темно-зеленое платье с