class="p1">Чванову ужасно хотелось плюнуть в рожу предателя, но он сдержал себя.

– Ты пей, урус, пей. Нам нельзя, тебе можно, – сказал Ахмет.

Капитан хлебнул из кружки, Васька выпил свою до дна.

– Молодец, – похвалил Чванова абрек. – Теперь поешь. Потом разговор будет.

Чванов, не торопясь, будто и не голоден, подкрепился рисом с бараниной, изредка прихлебывая из кружки.

– Ты уже сыт? – спросил Ахмет, когда капитан поставил на пол свою миску.

– Да.

– Мы бедный народ. А вы, урусы, богатый. И земли у вас столько, что от края до края никакой конь за год не проскачет. Зачем вы пришли в наши горы?

Чванов промолчал. Не потому, что считал Ахмета правым, а потому, что вступать с дикарем в дискуссию считал делом никчемным. Все равно Ахмет не поймет величие задачи, стоящей перед Россией – построить Третий Рим от Лиссабона до Владивостока, от Архангельска до самых окраин Сиамского царства. И тогда Четвертому Риму не бывать!

– Что молчишь, урус?

– Давай говорить по делу, – перебил Ахмета Чванов. – Полтысячи рублей серебром – выкуп за меня и Ваську. Деньги получишь в течение недели. Их одолжат мне офицеры нашего полка…

Ахмет засмеялся. Остальные горцы, хотя мало кто из них понимал по-русски, тоже. – А ты шутник, капитан, – сказал, отсмеявшись, Ахмет. – Я тоже. Двадцать тысяч серебром, не меньше.

– Пятьсот.

– Столько стоит твой раб Васька. А подпоручик стоит пять тысяч, поручик десять, Штабс-капитан пятнадцать, капитан двадцать!

– Я и Васька вместе тыща!

– Хорошо, урус. Ты пошутил, я пошутил. Ты надбавил, я скинул. Десять!

– Нет, тыща.

– Но я уже не шучу.

– И я не шучу. У моей семьи нет столько денег.

– Разве? Твой Васька сказал, что у твоей матери тысяча рабов. Пусть продаст половину.

– Нет. Чтобы выручить десять тысяч, придется продать всех. А у меня два сына. Разве я могу их оставить нищими? Тысяча, Ахмет, больше не дам. Если не согласен, отведи обратно к скале и застрели.

– Ты смел, урус, – похвалил капитана Ахмет. – Но тысяча – это мало. Очень мало.

– Мать больше не даст.

– Какая плохая у тебя мать, – покачал головой Ахмет. – Жадная мать. Что ж, как у вас говорят, утро вечера мудрей. Подумай, урус, крепко подумай.

К кандалам Чванова пристегнули железную цепь и отвели вместе с Васькой на ночлег в старую покосившуюся саклю, которую заперли на замок. Конец цепи пропустили через дыру в стене и примотали к колу, вбитому в пол в сакле Ахмета.

Весь следующий день их не кормили и не поили. Лишь к вечеру привели в саклю Ахмета, где опять собрались все мужчины села.

– Ну что, согласен на десять? – спросил Ахмет.

– Пять, – показал растопыренную ладонь Чванов.

Горцы тут же принесли бумагу, чернила, перо, и капитан написал письмо матери с нижайшей просьбой выкупить его из плена. Когда он закончил, письмо дали на проверку Афоньке, который по слогам прочел его Ахмету.

– Хорошо, гяур, хорошо, ты всё правильно написал. Теперь пиши адрес на этом листке. И через три дня наш человек отправит письмо из Тифлиса вместе с указанием, как твоей маме передать деньги.

Чванов написал адрес, но неправильный, в надежде, что пока письмо дойдет до Курской губернии и за неимением адресата вернется обратно, он сумеет убежать из плена.

* * *

1873 год

– Эй, Трусов, ты латынь сделал? – дернул Володю за рукав тужурки в раздевалке Жорж Штемпель.

Тарусов ответил ему молчанием.

– Чего молчишь, когда спрашиваю? – Барон схватил его за грудки.

– Моя фамилия Тарусов.

– Сделал или нет? – И Штемпель двинул Володе коленом между ног.

От резкой боли Тарусов вскрикнул:

– Да…

– А я нет. Дай-ка тетрадь. Первым уроком сегодня русский, я как раз успею списать.

На перемене Володя подошел к Штемпелю за тетрадью:

– Ты успел списать?

– Ты о чем? – гадко улыбнулся барон.

– Про латынь.

– Про какую латынь? Свинка, потрогай Трусову лоб.

Копейщиков-Липкин пальцем коснулся лица Володи:

– Горячий как самовар.

– Я сразу понял, что он болен.

– Отдай тетрадь, Штемпель, – возмутился Тарусов.

– Отстань от меня. Ты бредишь из-за горячки.

– Отдай, говорю, – сжались кулаки у Володи.

– В отхожем твоя тетрадь, беги, может, до звонка достанешь, – с ухмылкой сообщил Свинка.

Троица расхохоталась, а Володя бросился в уборную, едва не сбив с ног выходившего оттуда Липова.

– Эй, ты чего?

– Штемпель тетрадь по латыни попросил, а сам кинул туда… – Володя, рыдая, указал на ассенизационную дырку. – Келлерман мне кол влепит. Может, достать?

– Посмешищем хочешь стать? Нет! Ты лучше Келлерману правду расскажи. И давай-ка умойся. Слышишь, звонок на урок.

Но Келлерман домашние тетради проверять сегодня не стал, чем очень огорчил троицу на «камчатке». А перед последним уроком, которым в этот день был Закон Божий, кто-то накапал чернил каждому из второгодников на скамейки. Пятна на своих брюках Жорж, Свинка и Базиль обнаружили только в раздевалке после уроков. Оглядевшись по сторонам, они поняли, что Липов с Тарусовым из гимназии уже смылись, и бросились за ними в погоню.

Выскочив на крыльцо, троица огляделась по сторонам.

– Куда они пошли? – спросил барон.

– Кто именно? – уточнил воспитатель Данила Андреевич Келлерман.

– Тарусов и Липов, наши одноклассники, – ответил Штемпель.

– Зачем они вам?

– Бедолаги учебники в классе забыли…

– Невелика беда. Завтра им вернете.

– А как им уроки делать?

Келлерман достал из кармана блокнотик:

– Так, так… Тарусов в конце Сергеевской проживает, а Липов в доходном доме церкви Симеона и Анны.

– Спасибо, Данила Андреевич.

Троица сбежала с крыльца.

– Так, Свинка, догоняй Попкина, – распорядился Штемпель, – а мы с Базилем в погоню за Трусовым.

– Ну нет, в одиночку я не пойду, – заявил Свинка. – А вдруг у поповича нож или кастет?

– Какой кастет? Что за чушь! – психанул Штемпель. – Ладно, раз боишься, я тогда бегу в одиночку за Трусовым, а вы вдвоем за Липовым. Только по роже не бить. Только в пах и по почкам.

– Ну это как получится, – смачно сплюнул на землю Базиль.

Феде Липову повезло. По дороге он заскочил во фруктовую лавку – мать поручила ему купить огурцы – и застрял там в очереди. А Базиль со Свинкой, добежав до церкви и его не поймав, разошлись по домам.

* * *

У Кешки и сегодня работа в Литейной части сложилась удачно. Ещё до полудня он успел сдать скупщикам Вяземской лавры два мешка добычи. А так как до заветных трех часов пополудни времени оставалось ещё много, решил обойти дома по Сергеевской улице, по которой еще не рыскал. Но сколько ни кричал во дворах, никто не желал продать ему старьё. Свернув на