class="p1">– Ну пару раз сходим вместе, потом запомнишь.

Пройдя так ещё с полверсты, Вика вдруг раздвинул какие-то кусты и сказал:

– Добро пожаловать в мой шалаш. То бишь, наш. Мы всей кодлой его строили. Но остальных, похоже, повязали. Ничего, завтра отпустят. Серники есть?

– Да, шведские.

– Тогда зажигай, – Вика сунул Кешке керосиновую лампу. – А я пока колбасу нарежу…

Крючочник снял колбу с лампы и чиркнул спичкой. Поужинав, мальчишки затушили свет и завалились на земляной пол спать. Проснулись рано – приближалась осень, днем ещё было жарко, а вот ночами уже пробирало.

Позавтракав остатками вчерашнего пиршества, ребята двинулись обратно в город. Кешка постоянно оглядывался назад, чтобы дорогу в шалаш запомнить.

– Что, и сегодня придешь?

– Куда мне деваться?

– Опять свои тряпки пойдешь собирать?

– Я ничего другого не умею.

– А давай грабить научу. Знаешь, как весело. Схватишь чистюлю гимназиста за грудки, коленом ему между ног двинешь…

– Погоди-ка… У меня идея. Давай ты нападешь на гимназиста, а я его от тебя спасу.

– Чего-чего?

– Нож из голенища вытащу, а ты испугаешься и убежишь.

– А зачем?

– Подружиться мне с ним надо. Папашка его аблакат, а мне мамку надо спасать…

– А гимназист-то здоровый?

– Да нет, мелкотня…

– Таких обычно родители встречают или служанки…

– А этот встречать себя запретил. Я сам вчера слышал.

– Тогда давай. Всё, что стрясу с него – моё. А дальше сам с ним разбирайся.

– Не надо его трясти. Я сам тебе полтинник дам.

– Тогда прямо сейчас и пойдем.

– Нет, надо после уроков. Он в три из гимназии выходит…

– В три? Значит, не мелкотня. Те в час заканчивают.

– А этот в три. Может, позднее начинает?

– Кто их, барчуков, знает? Где встречаемся?

– У Пустого рынка. Смотри, не опаздывай.

* * *

О результатах вчерашней облавы в Вяземской лавре Крутилину докладывал руководивший ею чиновник для поручений Назарьев:

– Задержано триста сорок пять человек: семьдесят два из них не имели паспортов, тридцать девять ранее были лишены права пребывать в столице, двенадцать за непотребное поведение, сорок два находившихся в розысках по разным делам, в том числе один беглый варнак…

– Не этот ли? – Крутилин повернул карточку Чванова, которую внимательно разглядывал.

Назарьев покачал головой.

– Что удалось выяснить про убитых?

– Оська Хвастун последние два дня беспробудно пьянствовал.

– Откуда взял деньги?

– Якобы ростовщика порезал. Но не в одиночку. С каким-то Толиком. Но в Лавре про него никто ничего не знает…

Крутилин протянул Назарьеву телеграмму, полученную сегодня с Нерчинской каторги в ответ на его запрос. Чиновник быстро пробежался по ней глазами, прочитав вслух самое важное: «Анатолию Чванову дали кличку Дерзкий за заносчивое и высокомерное отношение к другим заключенным».

– Что ещё?

– Позавчера Оська пил в «Мышеловке». Уже вечером к его компании присоединился некий Петька Абас.

– Знаю…

– Дальше уже угощал Петька. Когда все разошлись, он отвел Оську в квартиру крестьянина Подольцева в Стеклянном флигеле, где обычно ночевал. Оська, правда, обитал в другом флигеле, в Банном, но по показаниям свидетелей ни говорить, ни передвигаться сам не мог. Утром они ушли вместе. Больше их никто не видел.

– И это всё, что вы смогли узнать? – расстроился Иван Дмитриевич.

– Нет, не всё. Вместе с ними на нарах ночевал паренек с длинной палкой с насаженным на неё трехзубым крюком, звали его Кешкой.

– Так-так…

– Паренек в тот день появился в Лавре впервые, сперва сунулся к тряпичникам сдать товар и попроситься на ночлег. Товар-то взяли, а в койке отказали.

– Почему?

– Мол, хочешь с нами спать, поступай в артель. А паренек не захотел. Вышел на улицу, где его чуть не ограбили местные подростки.

– А что им помешало?

– Не что, а кто. Петька Абас вступился. Сказал, что его знает, а своих, мол, не обижаем. И увел с собой.

– Иннокентий Соловьев, ещё один участник убийства Александра Чванова.

– Я тоже так решил, Иван Дмитриевич. Но есть одно но…

– И какое?

– Тот Кешка, что с Воронежской, одет был в рубище, а Кешка из Лавры носит хромовые сапоги, красную рубаху и синие портки.

– Приодеться недолго, были бы деньги. Позовите-ка сюда Ефимыча с компанией.

Четверка агентов не заставила себя ждать.

– Знаменскую прочесали?

– И Бассейную в придачу, – ответил «студент».

– Но всё без толку, – посетовал «чиновник».

– Петьку-то Абаса местные нищие знали, но он в этой части города никогда не «стрелял», – объяснил Ефимыч.

– И Оська там никогда не появлялся. Ему Лиговки хватало, – вздохнул «чиновник».

– А этого красавца кто-нибудь видел? – Крутилин опять повернул фотопортрет Чванова.

Агенты покачали головой.

– Какие задания на сегодня? – спросил «чиновник».

– Найти Кешку Соловьева. Про него у меня новые сведения: рубище он сменил на красную рубаху и синие портки, ноги теперь не босы, приобулся в хромовые сапоги…

– Никак наследство получил? – пошутил Ефимыч.

– Но крюк по-прежнему при нем, – заметил Крутилин.

– Значит, промысел свой не бросил, – резонно предположил «студент».

– Однако ежели так разодет, орудует теперь не в Александро-Невской части части, а где-нибудь в центре, – предположил начальник сыскной. – Добыть его хоть из-под земли.

– Слушаемся.

После четверки лучших агентов в кабинет Крутилина вошел сиявший как самовар Яблочков, в руках сжимавший свежий номер «Сенатских ведомостей».

– Уже прочли?

– Некогда мне всякую ерунду читать, – соврал Крутилин. – Ты вот напортачил с убийством Чванова, теперь приходится заново дело расследовать. Так что там в газете понаписали?

– Орден мне первый пожалован. И сразу Анну третьей степени.

Ордена, как и чины, имели строгую последовательность: сперва давали третьего Станислава, затем такую же Анну, далее следовали вторые Станислав и Анна, та самая, что носили на шее. И только после этого наступал черед Владимиров. Четвертая его степень давала право на причисление к потомственному дворянству. Крутилин очень гордился, что пару лет назад за расследование убийства иностранного дипломата получил этот орден. После Владимира четвертой степени были ордена и повыше, но вручались они лишь самым высшим сановникам империи. Сроки пожалования орденов зависели (опять же, как и чины) от выслуги лет. Но иногда за особые заслуги они нарушались, а через какой-то орден могли и перепрыгнуть, как и случилось с Яблочковым.

– Поздравляю, – буркнул Крутилин.

– Спасибо, – ответил в тон Арсений Иванович.

– Меня сегодня вечером не будет. Примешь доклады, напишешь рапорт…

– Иван Дмитриевич, побойтесь Бога, хотел отпраздновать…

– Отпразднуешь у меня. Сегодня крестим младенца Константина.

– О, поздравляю.

– Всё, иди.

Через час дошли руки до Фроськи, Иван Дмитриевич велел привезти её на повторный допрос. Но разговор снова не получился.

– Расскажи про убийство.

– Налей, тогда расскажу, – потребовала крючочница.

Крутилин открыл несгораемый шкап, достал оттуда полуштоф, плеснул на донышко.

– Лей давай до краев, –