— Узнаю хозяйственных полян! Говорят, где пройдет одинполянин, двум иудеям делать нечего.

Она остро взглянула ему в глаза, вспыхнула, но с великимтрудом удержалась, хотя глаза метали черные молнии, а в воздухе мгновеннозапахло грозой.

— Я в это не верю, — ответила она очень сдержаннымголосом.

Единственное окошко было широкое, через него виднелисьчешуйчатые крыши, похожие на спины растолстевших смоков. Слева выступает крайпостоялого двора, слышно, как неумолчно бухает молот, сквозь ветхую крышу кузниполыхает багровое пламя, поднимает сизый дым. Олег потянул носом, пахложелезной окалиной — коваль выжигал из железа сырь.

Бедно одетый, но увешанный оружием, как священное деревооберегами, худой мужичонка потащил через двор лошаденку. Под ногами у негогреблись куры, расклевывали еще теплые конские каштаны, с истошными крикамиразбегались в последний момент, хлопая крыльями и обязательно стараясьперебежать дорогу перед лошадью.

Гульча брезгливо копнула носком сапога ворох старых шкур,услышала смешок пещерника. Она нахмурилась, села и решительно начала стаскиватьсапоги.

— Жалкое племя, — пробурчала она. —Подвижника на цепь. Ну, пусть сам себя на цепь — какая разница?

— Разница большая, — сказал он насмешливо. —Очень...

— Все равно, — сказала она упрямо, — мне егожаль!

Он лег, разбросал усталое тело на мягких шкурах. Ему тожебыло жаль этого нестареющего крылатого богатыря. Потык был на особинку срединелюдимых сыновей Велеса — веселый, крылатый, охотно покидающий родной Лес радиприключений в других странах. Далеко заносили его крылья! У многих народовостались легенды о крылатом богатыре. По возвращении Потык все так же славнослужил Городу: поднимался в воздух при виде орла или слишком крупного ворона,который мог быть злым колдуном... Но сколько было великих богатырей вславянской земле? Как песка— на берегах рек. Не упомнить, да кто старается?Воинские подвиги — обычное дело, всяк горазд. Это другим народам в диковинку.Славяне чтят именно духовный подвиг.

Вообще слово подвиг применяется лишь к тем, кто сумелпобедить зло в себе, принес мир людям, сумел смирить свой гордый нрав, нехвататься за меч при каждом случае... И подвижниками зовутся не силачи, убившиемногих врагов, великанов, драконов, волшебников, а подвигшие людей на мир,счастье, ласку к ближнему...

Он чувствовал, что засыпает, на грани сна начали плаватьсветлые пятна, потом медленно высветился странный щит: заостренный книзу,яркий, блестящий. На красном радостном поле щита стоял человек в белой хламиде.За спиной у него были большие белые крылья, в руке ярко блестел огненный меч.Сердце Олега радостно стукнуло, он спросил шепотом, еще не веря себе:

— Это... Потык?

Далекий голос ответил медленно, с паузами, но Олег слышалвсе, это был его голос, собственный, только не житейский, а вещий:

— Не похож?.. Мир будет другим... Исчезнут смоки, змеи,василиски, грифоны, аримаспы, придут другие чудища — неведомые. Город будетдругим, все другое, но слава останется, имя останется... останется имя и славаМихайлы Потыка — вечного защитника бессмертного Города!

В этот момент его толкнули, видение померкло во тьме. Гульчапотрясла за плечо:

— Что с тобой?.. У тебя был глупо раскрыт рот ивытаращены глаза!

— Я храпел? — спросил Олег.

— Нет, но...

— Женщина, не тряси меня, если не храплю и тебя небеспокою. Иначе продам первому встречному или обменяю на пряжку, которую ты всеникак не соберешься пришить!

Когда он проснулся, освеженный коротким полуденным сном,Гульча сидела возле окна надутая, как совенок, держа палец во рту. Губы еераспухли, в глазах блестели слезы. На коленях лежал широкий пояс пещерника,пряжка была пришита дратвой — толстыми суровыми нитками. Ладони Гульчи были всмоле — пропускала через нее дратву, просмоленные нитки дольше выдержат, непорвутся в сырую погоду.

Чувствуя себя виноватым, Олег быстро оделся, сказал бодро:

— Спустимся поесть?

Она покачала головой. Запруда в глазах не выдержала напора,слезы хлынули двумя ручейками. Олег взял ее за руку, заставил вытащить палец —распухший, исколотый, капли крови тут же начали выступать крохотными точками.

— Теперь распухнет, загниет, — объявилОлег. — Придется отрезать. Потом всю руку...

Она всхлипнула, бросила ремень ему под ноги. Олег поднял,обернул вокруг пояса, с удовольствием застегнул пряжку. Прошелся, надуваяживот, пробуя крепость шва, сказал веселым голосом:

— Терпимо. Ладно, продавать пока не буду! Пойдемпоедим.

— Не хочу, — всхлипнула она. — Все ругаешься,ругаешься...

— Еще и бить буду, — пообещал он.

Гульчачак размазывала кулачками слезы, а он уже тащил еевниз по лестнице. Корчма была в самом низу, а по дороге через поверхи Олегнасмотрелся на купцов и знатных мужей, которые занимали комнаты почище иполучше.

По дороге Гульча, все еще сердясь, отказывалась идти, покане посмотрит на своих коней. Олег не спорил — надо давать женщине одерживатьверх в мелочах. Так, говорят, старые волхвы лютых ведьм превращали в горлиц.

Кони с хрустом жевали овес, ясли были полные, вода — свежая.Олег полагал, что Гульча удовольствуется и они пойдут в трапезную, но онанеожиданно вывела своего вороного, заявила:

— Хочу осмотреть город. Мы, миссионеры, интересуемсякаждым племенем!

— Опасно, — предостерег Олег. — Здесь многозаморских купцов, народ к ним привык, но для киевлян ты — баба в штанах и наконе. Это диво большее, чем смок.

— Меня называли поляницей. Значит, здесь знаютженщин-воинов, амазонок. У меня быстрый конь, острый кинжал. Я не выгляжуслабой, верно?

Олег посмотрел на нее долгим взглядом, кивнул:

— Как знаешь. Я завтра-послезавтра еду дальше.

— Я это учту, — ответила девушка высокомерно.

Конь пошел игриво боком, она подобрала поводья, вихремвылетела за ворота. На улице кто-то заорал возмущенно, далее Олег услышал лишьдробный стук копыт.

Он задумчиво покачал головой, отправился в корчму. Народубыло меньше, соберутся к вечеру, и он поел быстро, без помех, разговоровинтересных не услышал. Все еще в задумчиво-потерянном состоянии духа вернулсяна чердак, долго раскладывал обереги, гадал так и эдак, но ничего путного невыходило, один оберег опровергал другой.

Быстро наступил вечер, Гульчи все не было. Олег, начинаятревожиться, подошел к окну, пытаясь высмотреть одинокую всадницу. На соседнихкрышах дрались вороны, к ним подбирался, прижимаясь брюхом к выструганнымдеревянным черепицам, тощий кот. Небо темнело, бледный серп луны постепенноналивался зловещим блеском.