А что до Маэла, он застыл в углу, положив руку на кинжал, ис завистью разглядывал меня, не говоря ни слова.

– Убирайся из моего дома, – процедил я сквозь зубы. –А если тебе жизнь надоела, пойди и разбуди Мать и Отца. Дорогу в святилищетеперь знаешь. Но, как ты мог убедиться, при всей своей древности ибессловесности Священные Прародители способны одним пальцем раздавить любого,кто осмелится делать что-то против их воли.

– Ты даже не представляешь всю тяжесть своей вины! – неунимался Маэл. – Как ты смел скрывать их от всех нас?

– Пожалуйста, помолчи, – попросил Авикус.

– Нет, молчать я не буду! – заявил бывший жрец. –Ты, Мариус, похитил царицу и держишь ее у себя, как свою собственность! Тызапер ее в разукрашенном храме, словно деревянного римского божка! Да как тысмеешь так поступать?

– Глупец! – ответил я. – А что предлагаешь ты?Прекрати врать. Тебе нужно то же, что и всем: ее кровь! И что ты собираешьсясделать, узнав, где она находится? Выпустить ее? Зачем? Когда? Каким образом?

– Прошу вас, хватит, – повторил Авикус. – Маэл,умоляю тебя, давай уйдем.

– А что хотели сделать змеепоклонники, прослышав о моейтайне? – продолжал я, не помня себя от ярости. – Представь себе, чтомогло случиться, если бы они завладели царицей, получили ее кровь и сталисильнее нас. Или если бы все человечество восстало против нас и устроило охоту,чтобы уничтожить наш род. Нет, ты, ненормальный самовлюбленный дурак, дажевообразить не можешь, какие несчастья обрушились бы на этот мир, узнай о нейвсе и вся!

Передо мной вырос расстроенный Авикус и умоляюще поднялруки.

Но меня было не остановить. Шагнув в сторону, я оказалсялицом к лицу с разъяренным Маэлом и в который раз попытался его вразумить.

– Только подумай, что произойдет, если Мать и Отец вновьокажутся под палящими лучами солнца, если повторится Великий Огонь, от которогоуже пострадал Авикус! – возмущался я. – Ты бы хотел закончить своюжизнь в агонии по прихоти третьего лица?

Авикус опять встал между нами.

– Прошу тебя, Мариус, позволь мне увести Маэла. – Голосего был исполнен печали и муки. – Мы покинем твой дом и, обещаю, больше недоставим тебе хлопот.

Я повернулся к ним спиной. Я слышал, как уходит Маэл, ноАвикус колебался. Внезапно он обнял меня и коснулся губами моей щеки.

– Уходи, – прошептал я, – пока твой безумный другиз ревности сгоряча не вонзил мне нож в спину.

– Ты показал нам великое чудо, – так же шепотом сказалон. – Дай ему время поразмыслить, пусть он найдет способ уместить величиеу себя в голове.

Я улыбнулся.

– А я больше никогда не захочу их видеть, – продолжалАвикус. – Слишком тяжелое зрелище.

Я кивнул.

– Но позволь мне приходить по вечерам, – едва слышнопопросил он. – Я буду молча стоять в саду и смотреть через окно, как тырасписываешь стены.

Время неслось слишком быстро.

В Риме только и говорили, что о потрясающем восточном городеКонстантинополе. Все больше знатных патрициев покидали Рим, поддавшись далекимчарам. После смерти Константина Великого воинственным императорам, казалось, небудет конца. А натиск на границы империи оставался по-прежнему невыносимым, чтотребовало проявления абсолютной преданности от всех сторонников императорскойвласти, особенно от тех, кто занимал высокое положение в обществе и имел нанего влияние.

Появился один интересный чудак – Юлиан, впоследствииизвестный как Апостат. Он пытался восстановить язычество, но потерпел фиаско.Несмотря на свои религиозные фантазии, он оказался отважным и умелым солдатом ипогиб вдали от Рима в битве с неутомимыми персами.

Готы, вестготы, германцы, персы – кто только не совершалнабеги на империю! Красивые богатые города со всеми их гимнастическими залами,театрами, философскими школами и храмами пали под натиском племен, понятия неимевших ни о воспитании, ни о философии, ни о поэзии, ни об изяществе иизысканности. Издревле принятые ценности нашей жизни были им абсолютно чужды.

Варвары разорили даже Антиохию, наш с Пандорой дом, –мне невыносимо было думать об этом.

Один лишь Рим, казалось, был неподвластен подобным кошмарам.Даже видя, как вокруг один за другим рушатся дома, родовитые граждане Вечногогорода не теряли уверенности в том, что он избежит печальной участи.

Я же продолжал задавать пиры для непризнанных и отверженных,часами просиживал над страницами своего дневника, поверяя ему свои мысли, иливновь и вновь покрывал росписями стены.

Весть о смерти кого-либо из завсегдатаев моих празднествкаждый раз заставляла меня нестерпимо страдать. Однако я понимал, что никто изних не избежит этой участи, и потому прилагал все усилия, чтобы компанияпостоянно пополнялась новыми гостями и всегда была многочисленной.

Что бы ни вытворяли гости – накачивались ли вином до бесчувствияили в каком-нибудь уголке сада исторгали из себя все выпитое исъеденное, – я упорно продолжал упражняться в живописи. Дом мойпроизводил, наверное, совершенно безумное впечатление: горящие повсюду лампы,хозяин, с помощью кистей и красок воплощающий в жизнь свои фантазии, хохочущиегости, поднимающие бокалы за его здоровье, музыка, не смолкающая до рассвета...

Поначалу я опасался, что присутствие Авикуса, тайкомнаблюдавшего за моей работой, будет отвлекать меня, но быстро привык к тому,что он проскальзывает в сад и бродит где-то неподалеку. Сознание того, чторядом находится существо, способное по-своему разделить со мной долгиебессмертные ночи, приносило в душу умиротворение.

Я продолжал рисовать богинь: Венеру, Ариадну, Геру – ипостепенно смирился с тем, что в их облике непременно присутствует образПандоры. Однако мужчинам-богам тоже нашлось место на стенах моей виллы. Вособенности меня вдохновлял Аполлон, но привлекали и другие мифологическиеперсонажи: Тезей, Эней, Геракл... Время от времени я перечитывал сочиненияОвидия, Гомера и Лукреция, заимствуя сюжеты у этих поистине гениальных поэтов,а порой придумывал собственные сценки.

Тем не менее истинное утешение приносили мне тольконарисованные на стенах сады – мне казалось, что я действительно бродил когда-топод сенью их деревьев и с тех пор они оставались в моем сердце.

В общем, я упорно рисовал, а поскольку дом мой был выстроенкак вилла, а не как закрытое городское здание с атриумом внутри, Авикус имелвозможность свободно гулять по саду и наблюдать за моей работой. Интересно,повлияло ли его присутствие на мое творчество?