– Значит, решено, – ответила Маарет, и от ее знакомогоголоса по коже Торна побежали мурашки, – ибо я никогда не дам тебе правауничтожить Сантино. Да, он совершил ужасный поступок и нанес тебе рану – вчераночью я слышала, как ты описывал Торну свои страдания. Мне грустно было слушатьтвой рассказ. Но теперь ты уже его не уничтожишь. Я запрещаю. А если ты пойдешьпротив меня, не останется никого, кто способен сдерживать остальных.

– Так тому и быть, – заключил Мариус. Он бросиляростный взгляд на Сантино. – Должен быть кто-то, способный сдерживатьостальных. Но я не могу смириться с тем, что он причинил мне столько зла иостался в живых.

К изумлению Торна, на юном лице Амадео отражалось толькозамешательство.

А Пандора казалась печальной и обеспокоенной, словнобоялась, что Мариус не сдержит слова.

Но Торн знал, что сдержит.

И пока он оценивал черноволосого вампира, Сантино поднялсясо скамьи, попятился и в ужасе показал на Торна пальцем. Но Торн оказалсябыстрее.

Он направил всю свою силу против Сантино, который только имог, упав на колени, выкрикивать снова и снова «Торн!», пока не взорвалось еготело, пока из каждой клетки не хлынула кровь, а потом из его груди и головывырвалось пламя, он рухнул, извиваясь, на каменный пол, и огонь поглотил его.

Создательница испустила ужасный вопль скорби, и в комнатепоявилась ее сестра, осматривая голубыми глазами комнату в поисках виновникастраданий Маарет.

Та вскочила на ноги. Она взглянула на образовавшуюся передней горстку пепла и слякоти.

Торн поглядел на Мариуса. Он заметил, что на губах Мариусаиграет еле уловимая горькая усмешка. Мариус поднял глаза и кивнул.

– Не благодари, – сказал Торн.

Он окинул взглядом рыдающую Маарет и сестру, крепкосжимающую ее в объятиях, молча моля объясниться.

– Вергельд, создательница, – сказал Торн. – Какбыло принято в мои времена, я потребовал вергельд – расплату за то, что тылишила меня жизни, превратив в того, кто пьет кровь. Взамен я лишил кровиСантино – заметь, под твоей крышей.

– Да, и совершил свое ужасное деяние против моейволи! – вскричала Маарет. – Тебе даже Мариус, твой личный друг,говорил, что здесь властвую я!

– Если хочешь властвовать, властвуй сама, – ответилТорн, – и не оглядывайся на Мариуса, чтобы он объяснял тебе, как этоделать. Погляди-ка на свои драгоценные веретено и прялку. Как ты собраласьзащищать Священную Сущность, если у тебя нет сил справиться с теми, кто тебепротивостоит?

Она не нашла ответа, но он увидел, что Мариус рассердился, аМекаре угрожающе поглядывает на него.

Он подошел к Маарет, внимательно вглядываясь в ее гладкоелицо, в котором не осталось ничего человеческого, и ему показалось, что налитыекровью смертные глаза вставлены в скульптурное изображение.

– Если бы у меня был нож, – сказал он, – если бы уменя был меч, если бы у меня было оружие, чтобы покарать тебя!

У него оставалось единственное средство, и он воспользовалсяим. Он схватил ее обеими руками за горло и попытался повалить на пол.

Такое впечатление, что он вцепился в мраморную колонну.

Она издала отчаянный крик. Он не понимал слов, но когдасестра мягко потянула его назад, он понял, что Маарет предупреждала, чтобыМекаре пощадила его. Он все протягивал вперед руки и старался освободиться, нотщетно.

Сестры оказались непобедимы, порознь или вместе,безразлично.

– Прекрати же, Торн, – крикнул Мариус. – Довольно.Она знает, что у тебя на сердце. Глупо просить о большем.

Маарет упала на скамью и проливала слезы, сидя рядом ссестрой. Мекаре не сводила с Торна настороженных глаз.

Торн видел, что все они боятся Мекаре, но ему не былострашно, а вспоминая о Сантино, глядя на оставшееся на камнях черное пятно, ониспытывал глубокое, радостное удовольствие.

Он быстрым движением приблизился к немой сестре и поспешнозашептал на ухо слова, предназначавшиеся для нее одной.

Он точно не знал, разгадает ли она смысл сказанного, ночерез секунду понял, что все в порядке. На глазах удивленной Маарет Мекаребросила его на колени. Она схватила его лицо и развернула к себе. И онпочувствовал, как чужие пальцы впились в глазницы, и он лишился глаз.

– Да, да, благословенная тьма, – сказал он, – ицепи, непременно цепи. Иначе прикончи меня.

В мыслях Мариуса он увидел самого себя, увидел, как онбеспорядочно, вслепую хватает воздух руками. Он увидел Маарет, увидел, какМекаре вставляет глаза в ее глазницы. Он увидел двух высоких изящных женщин,чьи руки переплелись в безмолвном споре, – сопротивление одной угасало, адругая настаивала на том, чтобы довести начатое до конца.

Потом, почувствовал он, его обступили остальные. Он ощущалприкосновение их одежды, ткани, гладких рук.

А где-то вдалеке плакала Маарет.

Его тело заковывали в цепи. Он чувствовал, как прочныезвенья касаются кожи, и знал, что их не порвать. Он молчал, пока его волоклипрочь.

Из пустых глазниц хлестала кровь. И в точности как онмечтал, его разместили в спокойном пустом месте. Только ее не было рядом. Онабыла далеко. Он слышал, как поют джунгли. И затосковал по зимнему холоду –здесь оказалось слишком жарко, слишком пахло цветами.

Но он привыкнет к жаре. Он привыкнет к терпким ароматам.

– Маарет, – прошептал он.

Он снова увидел то, что видели те, кто находился в другойкомнате. Они переглядывались, обсуждали приглушенными голосами его участь, ноникто ничего не понимал до конца. Он слышал, что Мариус умоляет простить его, аМаарет, которую он живо видел чужими глазами, стояла прекрасная, как в ночь егосоздания.

Внезапно она исчезла. А они продолжали разговор без нее.

Он почувствовал щекой ее ладонь. Он узнал ее руку. Узналмягкую шерстяную ткань. Узнал поцеловавшие его губы.

– У тебя теперь мои глаза, – сказал он.

– О да, – ответила она. – Мне все прекрасно видно.

– А цепи сотканы из твоих волос?

– Да, – отвечала она. – От волоса к нити, от нитик веревке, от веревки к цепи.

– Моя пряха, – улыбнулся он. – А пока ты будешьпрясть, – спросил он, – можно, я буду рядом?

– Да, – ответила она. – В любое время.