Должно быть, я уже не мог стоять. Наверное, я упал. Мне быловсе равно. Потом я ощутил прикосновение ее рук к плечам и понял, что я поднялсяна ноги.

Она отодвинулась, и я сквозь туман увидел, что она не сводитс меня глаз. Ее волосы в беспорядке растрепались по плечам.

– Какая сильная кровь! – прошептала она. –Истинный Сын Тысячелетий.

Тогда я впервые услышал выражение, обозначающее тех, ктопрожил целую вечность, и был смутно очарован.

Она оказалась такой сильной, что я еле держался на ногах, норазве это имело значение? Я отдал бы ей все на свете. Я выпрямился. Постаралсяобрести ясность мыслей.

Она стояла в дальнем конце комнаты.

– Что ты увидела во Крови? – прошептал я.

– Чистую любовь, – ответила она.

– У тебя остались сомнения? – спросил я. Силывозвращались ко мне с каждой секундой. Ее лицо сияло от притока крови, глазагорели, как бывало во время ссоры.

– Нет, никаких сомнений. Но ты должен уйти.

Я молчал.

– Иди же, Мариус. Я долго не выдержу.

Я уставился на нее, как на дикого зверя в лесу – она ивправду напоминала зверька, та, кого я любил всем сердцем.

И вновь понял, что все кончено.

Я вышел из комнаты.

Я как оглушенный застыл в большом вестибюле, где из угланаблюдал за мной Аржун.

– Мне очень жаль, Мариус, – сказал он таким тоном,словно на самом деле расстроился.

Я посмотрел на него, думая, смогу ли довести себя до такойярости, что уничтожу его. Если его не станет, ей придется остаться со мной. Этамысль сверкнула в голове, как молния. Но я сознавал, что она окончательновозненавидит меня. И сам я себя возненавижу. Какое зло мне таить против Аржуна,если вопреки моим фантазиям он оказался не коварным властелином, а ее сыном,молодым вампиром не старше пятисот лет, юного во Крови и полного любви к ней.

Я был далек от подобных поступков. А он, надменное создание,наверняка прочитал мои отчаянные неприкрытые мысли, но не двинулся с места,сохранив горделивую осанку.

– Зачем нам расставаться! – прошептал он.

Аржун пожал плечами и сделал красноречивый жест.

– Не знаю, – сказал он, – но ей так хочется. Онасама решила постоянно переезжать с места на место, сама рисует маршруты накарте. Это она предпочитает передвигаться кругами, сделав Дрезден центром нашихстранствий, но иногда выбирает другой город – Париж или Рим. Она сама говорит,что мы не должны стоять на месте. Это все она. Что мне сказать, Мариус? Я вполном восторге.

Я направился к нему, он на мгновение решил, будто я хочупричинить ему вред, и напрягся всем телом.

Не успел он пошевелиться, как я схватил его за запястье.Благородное создание – его блестящая кожа казалась еще темнее из-за контраста сбольшим белым париком, а черные глаза глядели на меня очень серьезно и с явнымпониманием.

– Останьтесь со мной оба, – сказал я. –Останьтесь. Со мной и с моей спутницей Бьянкой.

Он улыбнулся и покачал головой. В его глазах не было ни тениненависти. Мы говорили как мужчина с мужчиной, на равных. Он просто отказалмне.

– Она не захочет, – умиротворяюще и спокойно произнесон. – Я ее знаю. Я знаю все ее привычки. Она забрала меня с собой, потомучто я боготворил ее. Но, отдав мне кровь, она не перестала быть моей богиней.

Я все сжимал его руку, оглядываясь по сторонам, словноготовился воззвать к богам. Пожалуй, если бы я выпустил свой крик на волю,стены дома рухнули бы.

– Как же так! – прошептал я. – Обрести ее лишь наодну ночь, на драгоценную ночь, полную разногласий.

– Вы с ней равны, – ответил он. – Я толькоинструмент.

Я закрыл глаза.

Внезапно я услышал, что она плачет, и, как только звук еерыданий донесся до нас, Аржун аккуратно высвободил руку и мягким ласковымголосом объяснил, что должен пойти к ней.

Я медленно вышел из вестибюля, спустился по мраморнойлестнице и, не обращая внимания на карету, растворился в ночной тьме.

Я отправился домой через лес.

Добравшись до дома, я прошел в библиотеку, снял парик,надетый для бала, швырнул его в угол и сел в кресло у письменного стола.

Я опустил голову на скрещенные руки и молча разрыдался. Яплакал так, как не плакал со времен гибели Эвдоксии. Прошло несколько часов, ия осознал, что рядом стоит Бьянка.

Она гладила меня по голове, и тут я услышал ее шепот:

– Пора вниз, Мариус, в холодную могилу. Тебе еще раноложиться, но мне нужно идти, а в таком состоянии я тебя оставить не могу.

Я поднялся на ноги. Я схватил ее в объятия и дал волюбезудержному потоку слез, а она горячо обнимала меня, не произнося ни слова.

И мы спустились в подземелье и разошлись по могилам.

На следующую ночь я первым делом отправился в дом, гдеоставил Пандору.

Там никого не было. Я обшарил весь Дрезден и все окрестныедворцы – шлоссы.

Не оставалось сомнений, что она уехала с Аржуном. Проникнувво дворец герцога, где как раз шел небольшой концерт, я выяснил официальнуюверсию – красивая черная карета маркиза и маркизы де Мальврие до рассветауехала в Россию.

Россия.

Не в настроении слушать музыку, я вскоре извинился передсобравшимися в салоне гостями и вернулся домой. Впервые за все время моегосуществования я ощущал себя до такой степени несчастным. Я узнал, что такоеразбитое сердце.

Я сел к столу. Посмотрел в окно на реку. Ощутил дуновениевесеннего ветра.

Я подумал обо всем, что нам с ней следовало сказать другдругу, вспомнил все аргументы, которые должен был привести в спокойнойобстановке. Я твердил себе, что ее еще можно догнать. Объяснял себе, что ейизвестно, где я, что она сможет написать письмо. Я сказал себе все, чтотребовалось, чтобы не сойти с ума.

Я не услышал, как Бьянка вошла в комнату. Не услышал, какона села в большое гобеленовое кресло рядом со мной.

Подняв глаза, я увидел ее прелестную фигурку – безупречныйюноша с фарфоровыми щеками, белокурые волосы перевязаны черной лентой, сюртукрасшит золотом, красивые икры обтянуты белыми чулками, на ногах – туфли срубиновыми пряжками.

Божественная маскировка – Бьянка в роли молодого дворянина,известная немногочисленным приближенным смертным как ее собственный брат. Онавзирала на меня удивительно грустными непроницаемыми глазами.