– Мне очень жаль тебя, – тихо молвила она.

– Жаль? – спросил я, вложив в голос всю боль моейдуши. – Надеюсь, тебе действительно жаль меня, бесценная моя девочка,потому что я люблю тебя, люблю больше, чем когда-либо, и ты очень нужна мне.

– В том-то все дело, – произнесла она тихимсочувственным тоном. – Я слышала, о чем вы говорили. И я ухожу от тебя.

Три долгие ночи, пока она занималась сборами, я умолял ее неуезжать. Я стоял на коленях. Я клялся, что мои слова, обращенные к Пандоре,были сказаны только для того, чтобы заставить ее остаться со мной.

Всеми возможными способами я объяснял, что люблю ее иникогда не оставлю.

Я доказывал ей, что она не сможет выжить одна, что я боюсьза нее.

Но никак не мог изменить ее решения.

Только в начале третьей ночи я осознал, что онадействительно уезжает. До тех пор я считал подобный шаг абсолютно немыслимым.Потерять ее? Никогда в жизни.

Под конец я упросил ее сесть и выслушать меня. Я самымчестным образом излил душу, признаваясь в каждой произнесенной вслух гадости, вкаждом низменном отречении от нее, в каждой отчаянной глупости, что я обещалПандоре.

– Но сейчас я хочу поговорить о нас с тобой, – сказаля, – о наших отношениях.

– Можешь поговорить, Мариус, – ответила она, –если тебе станет легче, но, Мариус, я все равно уйду.

– Ты знаешь, как получилось у нас с Амадео, – сказаля. – Я взял его в дом в очень юном возрасте и передал ему Кровь, когдасмертная жизнь не оставила выбора. Мы всегда оставались друг для друга учителеми учеником, в наших отношениях все время присутствовала насмешка и некая темнаягрань. Наверное, ты этого не замечала, но уверяю тебя, все так и было.

– Замечала, – ответила она. – Но знала, что твоялюбовь все превозмогает.

– Верно, – сказал я. – Но он был ребенком, а язрелым мужчиной. В душе я всегда знал, что существуют более важные, болеесерьезные отношения. Я дорожил им и приходил в восторг от одного его вида, ноне мог доверить ему самые сокровенные страхи или сомнения. Не мог рассказатьему историю своей жизни. Для него она чересчур масштабна.

– Я все понимаю, Мариус, – ласково ответила она. –Я тебя всегда понимала.

– А Пандора! Ты сама убедилась. Снова горькая ссора, междунами ничто не изменилось! Тяжелые, ни к чему не ведущие раздоры.

– Убедилась, – тихо повторила она. – Я знаю, кчему ты ведешь.

– Ты видела, как она боится Мать и Отца. Ты слышала, как онасказала, что не может войти в дом. Ты слышала, что она всего боится.

– Слышала, – ответила она.

– И что мы с Пандорой пережили в ту ночь? Как всегда,сплошные трагедии и недоразумения.

– Я знаю, Мариус.

– Но, Бьянка, с тобой мы всегда жили в гармонии! Вспомни,сколько лет мы прожили в святилище, выходя в мир только на крыльях ночноговетра. Вспомни, какой там царил покой, какие мы вели беседы – я рассказывалтебе обо всем, а ты слушала. Мы были близки как никто другой на свете!

Она склонила голову и ничего не сказала.

– Вспомни и о том, – продолжал умолять я, – как впоследние годы мы вместе предавались земным радостям, как тайно охотились влесу, как посещали деревенские празднества, как молча стояли в огромныхсоборах, где горели свечи и пел хор, как танцевали на балах. Подумай.

– Я все знаю, Мариус, – сказала она. – Но тыобманул меня. Ты не сказал, зачем мы поехали в Дрезден.

– Признаюсь, не сказал. Что мне сделать, чтобы загладитьвину?

– Ничего, Мариус. Я ухожу.

– Но как ты будешь жить? Ты без меня не справишься. Безумиекакое-то!

– Нет, я отлично устроюсь, – сказала она. – Мнепора. До рассвета мне еще нужно проделать много миль.

– А где ты будешь спать?

– Это моя забота.

Я просто обезумел.

– Не следи за мной, Мариус, – добавила она, словносовершила невозможное и прочла мои мысли.

– Я этого не допущу, – отозвался я.

Повисла тишина, и я осознал, что мы смотрим друг другу вглаза, а я не в состоянии скрыть ни единой частицы своих страданий.

– Бьянка, не уходи, – взмолился я.

– Я видела твою страсть, – прошептала она, – ипоняла, что еще минута – и ты меня отвергнешь. Нет, не спорь. Я сама видела. Ичто-то во мне рухнуло. Я не смогла защитить свое чувство. И оно разбилось. Мы стобой были чересчур близки. Хотя я всей душой любила тебя, а потому считала,что знаю тебя наизусть, я не представляла, каким ты был с ней. Я не знала того,кого увидела ее глазами.

Она поднялась с кресла, отошла и выглянула в окно.

– Жаль, что я столько услышала, – сказала она, –но так уж мы устроены. Думаешь, мне не приходило в голову, что ты никогда непередал бы мне Кровь без особой нужды? Не будь ты беспомощен, не пострадай отогня, я никогда не стала бы твоей дочерью.

– Выслушай же меня! Это неправда. Я полюбил тебя с первоговзгляда. Только из уважения к твоей смертной жизни я не поделился с тобой своимпроклятием. Пока я не нашел Амадео, моя душа и мысли принадлежали только тебе!Клянусь. Разве ты не помнишь, как я писал твои портреты? Не помнишь, как ячасами просиживал в твоем доме? Подумай, как много мы дали друг другу!

– Ты меня обманул, – повторила она.

– Да, обманул! – ответил я. – Я сознался в обманеи клянусь, что это никогда не повторится. Ни ради Пандоры, ни ради кого бы тони было.

Я продолжал умолять.

– Я не останусь, – сказала она. – Мне нужно идти.

Она обернулась и посмотрела на меня. От нее веяло спокойнойрешимостью.

– Прошу тебя, – повторил я. – Забыв о гордости,забыв о сдержанности, прошу – не покидай меня.

– Я должна идти, – сказала она. – А сейчас, будьдобр, позволь спуститься вниз и попрощаться с Матерью и Отцом. Если разрешишь,я бы спустилась одна.

Я кивнул.

Она долго не возвращалась. А вернувшись, тихо сказала, чтоуедет завтра на закате.

Она сдержала слово, и, едва село солнце, четверка лошадейунесла ее карету в неведомое путешествие.