– Предупреждаю еще раз, – холодно произнес я, –они вполне могут за себя постоять. Я сам был тому свидетелем. Только онирешают, кому позволят испить Могущественной Крови, а кому – нет. Но если ониоткажут тебе в этом, ты умрешь.

Я помолчал, прежде чем продолжить:

– Однажды один могущественный бог с Востока пришел вАнтиохию, силой вломился в святилище и попытался испить крови Матери. Но, когдаон наклонился, чтобы вонзить клыки в горло Акаши, она раздавила его голову иусилием мысли направила к изувеченному телу огонь от горевших повсюду ламп. Отбога не осталось и следа. Поверь, это правда. – Я вздохнул. Гнев утомилменя. – Теперь, после всего сказанного, я, если пожелаете, провожу вас всвятилище.

– Но ты же пил ее кровь! – возразил Маэл.

– Какой же ты непонятливый! – возмутился я. – Тыслышал, что я сказал? Она может тебя уничтожить. Это не значит, что именно таки случится: никому не дано предугадать, как она поступит. А кроме того, рядом сней царь. Какова будет его воля? Не знаю. Но я вас отведу, раз обещал.

Видно было, что Маэл твердо решил встретиться с нашимиСвященными Прародителями и его уже не остановить. Авикус же очень испугался истыдился собственного страха.

– Идем же! – Глаза Маэла горели от возбуждения. –У меня нет выбора. Я был ее жрецом. Я служил ее богу. Я должен ее увидеть. И ненадо меня запугивать – я все равно не отступлю.

Я кивнул и, жестом попросив их подождать, открыл двери вобеденный зал. Гости беззаботно веселились. Ну и хорошо. Двое смертных радостновстретили неожиданное появление хозяина дома, но тут же обо мне позабыли.Полусонный раб апатично разливал ароматное вино.

Я вернулся к Авикусу и Маэлу.

Втроем мы вышли на ночные улицы, и по дороге к святилищу мнестало ясно, что ни Маэл, ни Авикус так и не научились использовать своиспособности в полную силу. Я велел им двигаться побыстрее, особенно в тех местах,где нас никто не мог увидеть, и очень скоро оба повеселели, осознав, какиесверхъестественные преимущества им дарованы.

У входа в святилище я продемонстрировал своим спутникамтяжелую гранитную дверь и пояснил, что открыть ее не сможет даже целая толпасмертных, а затем зажег факел и повел их вниз по каменной лестнице.

– Мы на священной территории, – заметил я, перед темкак отпереть бронзовые двери. – Не забывайте, тон ваш должен бытьпочтительным, лишнего не болтайте и не вздумайте говорить о Матери и Отце так,будто они вас не слышат.

Мои спутники стояли словно завороженные.

Я открыл двери, засветил прикрепленный к стене факел иподвел Маэла и Авикуса к возвышению.

В помещении царил идеальный порядок, да я иного и не ожидал.

Акаша и Энкил сидели, как всегда положив руки на колени. Ихпрекрасные, обрамленные черными волосами лица не отражали ни единой мысли, ниединой заботы.

Глядя на них, никто бы не догадался, что внутри этиххолодных, неподвижных статуй по-прежнему теплилась жизнь.

– Мать и Отец, – отчетливо произнес я, поднимая какможно выше факел, – я привел двух посетителей, умолявших о встрече с вами.Их имена Маэл и Авикус. Они почитают вас и преклоняются перед вами.

Маэл опустился на колени – совсем как христианин. Он простерруки и начал молиться на языке жрецов-друидов, превознося красоту царицы,пересказывая ей повести о древних богах и священных рощах. И потом испросил еекрови.

Авикус содрогнулся. Я, по-моему, тоже.

А в глазах царицы промелькнуло нечто похожее на чувство. Илимне показалось?

Воцарилось неловкое молчание.

Маэл поднялся и направился к возвышению.

– Царица, – ровным голосом обратился я к ВеликойМатери, – Маэл со всем смирением просит позволения испить из первородногоисточника.

Он сделал последний шаг, отважно, но с любовью склонился надцарицей и приблизил губы к ее шее.

Мне казалось, что ничего страшного не случится и Акашапозволит Маэлу исполнить задуманное. Она не изменила позу, руки по-прежнемунеподвижно лежали на коленях, а остекленевшие глаза смотрели в пространство,словно все происходящее не имело к ней никакого отношения.

Но внезапно могучий, широкий в кости Энкил, будто деревяннаямашина, приводимая в действие колесами и шестеренками, с чудовищной скоростьюповернулся к нам боком и резко выбросил вперед правую руку.

Я ринулся вперед, обхватил Маэла и, едва увернувшись откарающей длани, оттащил его от Акаши и уволок в угол.

– Стой здесь и не шевелись, – прошептал я и вновьповернулся лицом к Матери и Отцу.

Энкил все так же сидел вполоборота ко мне, вытянув руку иглядя перед собой пустыми глазами, как если бы не понимал, куда вдруг исчезобъект его гнева. Сколько раз, одевая их, ухаживая за их телами, я наблюдал тоже самое безучастное пренебрежение!

Скрывая страх, я поднялся на возвышение и умоляющим голосомобратился к Энкилу:

– Мой повелитель, все закончилось, вас никто больше непотревожит.

Я взял дрожащими пальцами его руку и аккуратно вернул ее наместо. Что самое жуткое – лицо царя абсолютно ничего не выражало. Потом яположил руки ему на плечи и начал медленно, осторожно поворачивать торс. ВернувЭнкила в прежнее положение, я старательно расправил тяжелое золотое ожерелье,аккуратно распрямил пальцы и разгладил каждую складочку на юбке.

Все это время царица оставалась безмятежной, как будтопоследние события ее не касались. Однако потом я заметил пятнышки крови на еельняном одеянии, и первой мыслью, пришедшей в голову, было: «Нужно сменитьплатье при первой же возможности».

Но алые капли ясно свидетельствовали о том, что Акашапозволила поцеловать себя, а Энкил воспротивился этому. Очень интересно!Значит, когда я в последний раз пил ее кровь, именно Энкил отбросил меня напол.

Времени на раздумья, однако, не оставалось: следовало какможно быстрее увести из святилища Авикуса и Маэла.

Лишь когда все мы оказались в безопасности – в яркоосвещенной библиотеке моей виллы, – я позволил себе излить гнев на Маэла.

– Два раза спасал я твою жалкую жизнь, – говориля, – и, вне всякого сомнения, еще об этом пожалею. Не нужно было приходитьк тебе на выручку в ту ночь, когда вы с Авикусом попали в переделку и онприбежал ко мне за помощью. Не нужно было мешать царю сегодня – пусть бы онразмозжил твою дурную голову. Запомни: я тебя презираю. И ничто в целом светене изменит мое мнение. Ты безрассуден, упрям и одержим своими страстями.

Авикус сидел, склонив голову, и молча кивал в знак согласия.