Мокси, все еще лежащий навзничь, взглянул на следы, отпечатавшиеся на земле возле костра, и застонал. Кости его немилосердно болели. Тело распухло и не слушалось его воли. А голос из-за костра продолжал бубнить свое, скручивая мозг в плотные ноющие жгуты.

Мокси приподнялся и встал на колени. Гнилл рассмеялся: черные крылья зашумели, молотки могильщиков застучали, вбивая гвозди в крышку гроба. Мокси попытался встать, но не смог. Гнилл засмеялся еще громче, и смех его пронзил уши Мокси – так же как черви скоро пронзят тело Кэрол.

Скоро.

Скоро.

Скоро.

Мокси стоял у костра на коленях и понимал, что умирает. Его отчаянный вояж обернулся путешествием в страну смерти. И он умрет здесь, в полном одиночестве, в лесу, окружающем Большую дорогу. И единственное, что он будет помнить и о чем думать, – это Кэрол и ее смерть. Смерть многоликая и беспощадная.

Мокси закрыл глаза и закричал. Когда же он открыл их, все исчезло. Тело приняло обычные очертания, и холод более не терзал его.

Он медленно встал, посмотрел на костер и никого не увидел. Фигура, сидевшая по ту сторону пламени, призрак, назвавшийся именем Гнилл, исчез без следа.

Не выпуская пистолета из рук, Мокси осторожно обошел костер, но увидел лишь обломки веток да истоптанную землю. И никаких следов демона, который словами, воспламенившими мозг, вновь заставил его вспомнить о прошлых ошибках.

Но следы прошлого не стереть, не затоптать!

Мокси опустился на землю и лег на одеяло, по-прежнему сжимая оружие. Над головой его распахнулось безбрежное звездное небо. Тело ломило от усталости, сердце сжимало чувство вины.

Долгое время он лежал, думая о Кэрол, не обращая внимания на треск сучьев в лесу, на звук падающей листвы. Он думал о Кэрол и о той черноволосой девушке, Молли, которая звала его, приглашала познакомиться со своей подругой, Кэрол. Жест Молли был вполне невинен – как и сегодня в цирюльне: идем, я познакомлю тебя с Кэрол, и ты полюбишь мою подругу, полюбишь…

Кэрол.

Воспоминания подобны кошмарам, неясным разрозненным видениям, которые падают с полок памяти без всякого порядка, и это доказывает, что порядок в жизни вообще не имеет никакого значения…

– Это такое состояние, – сказал второй врач. – И оно отличается от обычной комы.

Второй врач знал свое дело лучше первого.

Но Кэрол это было известно. Проблема состояла в том, что она уже находилась в коме и не могла сообщить Джеймсу то, что была должна сообщить.

Когда она очнулась, она это сделала.

– Я как будто умираю, – сказала она. – И это было уже много-много раз. Умираю.

Она лежала на койке в доме врача. Мокси сидел рядом в кресле.

– Как часто это случается? – спросил он.

– Какой-то определенной закономерности здесь нет. Но, когда я в коме, я тебя слышу. Я слышала, как ты вез меня к первому врачу, а теперь – сюда.

– Я очень испугался, Кэрол.

– Я знаю.

Затем к ним присоединился врач.

– В состоянии комы, Кэрол, ваш пульс становится настолько медленным, что я бы и не определил его, если бы не держал на нем палец дольше обычного. Кожа не теряет цвета, но вы не двигаетесь, и дыхание заметить практически невозможно. Я совершенно не виню того, другого доктора за то, что он сказал Джеймсу. Я бы и сам подумал, что вы мертвы.

Кэрол взяла Мокси за руку.

– Мне следовало все тебе рассказать, – проговорила она.

– Почему же не сказала?

– Я боялась тебя напугать.

– …Идемте со мной, – говорила девушка, – я хочу познакомить вас со своей подругой, Кэрол…

Мокси был еще очень молод, но это была не первая таверна в его жизни. Просто здесь было веселее всего.

– Идемте… она там… ее зовут Кэрол… вы ее полюбите…

Мокси стоял возле стены со стаканом в руке, даря всем проходящим мимо искренние улыбки, слушал музыку, льющуюся со сцены. Он выпил достаточно виски, чтобы понимать, что пьян, а потому занервничал, увидев, как ему делает знаки черноволосая девушка.

– Что вы говорите?

Но музыка мешала ей услышать его вопрос, а потому Мокси, показав на себя пальцем, уточнил:

– Вы меня?

– Идемте, – не унималась девушка, – идемте же…

Поправив шляпу, Мокси через толпу двинулся вслед за девушкой. Они пересекли бар и оказались на противоположной стороне зала, где небольшой оркестр играл на гитарах, фортепиано и барабанах, а вокалисты скорее кричали, чем пели. Мокси пролил часть виски себе на рубашку и, когда они подходили к пункту назначения, он отирал рубашку ладонью.

Темноволосая девушка повернулась к Мокси и показала ему на свою подругу, которая стояла у стены – светло-каштановые волосы, красивые умные глаза. Ей, как и всем в зале таверны, было жарко…

– …Никогда, – ответил Мокси, когда она спросила, были ли в его жизни такие поцелуи.

Кэрол улыбнулась. В этом парне присутствовало нечто восхитительно невинное. Он всегда говорил только то, что думал.

– Я рада, что это так, – сказала Кэрол, запустив пальцы в его черную шевелюру. Она снова поцеловала его, и Мокси, повинуясь инстинкту, взял ее лицо в свои ладони и вернул поцелуй. Так они и сидели, а лунный свет лился на них сквозь неплотно прикрытую дверь амбара, все лился и лился…

– …Маме не нравится название «Воющий город», – сказала она. – Она называет его «то место». Но это название меня пугает, потому что оно ближе к правде. То место – это не здесь, это не «это место»…

– …Не волнуйся, – сказала Кэрол, повернувшись к нему. – Ты понравишься Хэтти. Иначе и быть не может.

Снег падал на волосы Кэрол, пока они шли от экипажа к дому ее матери по длинной, покрытой гравием дорожке. Хэтти, сказала Кэрол, была одержима изобретательством. Все время что-то планировала, что-то сооружала.

– У нее на полу в мастерской всевозможные шестеренки, рычаги. Можешь не обращать на них внимания. А можешь и спросить, для чего это все. Тогда она, может быть, расскажет тебе о Ящике.

– О каком ящике?

Кэрол улыбнулась:

– Я же говорю, она постоянно с чем-то возится.

Земля уже подмерзла, хотя воздух, после только что кончившегося снегопада, был достаточно теплым. Мокси, пропуская Кэрол, придерживал ворота и не видел ее матери, смотрящей на них в окно. Когда они добрались до двери, Хэтти открыла ее, и Кэрол представила ей Джеймса Мокси. Они вошли в дом, и Хэтти сказала:

– Занятное сочетание. Джентльмен, с презрением относящийся к правилам и законам. Причем сознательно.

Но своей рабочей комнаты она ему не показала. И попросила Кэрол больше ее об этом не просить…