вкусней, чем на Олимпе у богов, рассмеялась от радости, не омраченной ничем. Вот оно, благословение, за что-то и откуда-то.

Или от кого-то. Может, в моей жизни все-таки есть смысл. Если кто-то – бог, нимфа или другая сущность – сотворил, сжалившись, этот источник, может, ко мне будут благосклонны и дальше. Может, мои злодеяния не всех бессмертных отвратили, и один из них смилостивился надо мной.

Я, конечно, всегда знала, что боги существуют. Приносила им жертвы, молилась, совершала обряды во славу их величия. Но никогда не думала, что один из них удостоит меня свидетельством своего присутствия. Общаться с богами дано лишь величайшим из смертных. Герой, подобный Тесею, мог удостоиться чести идти на подвиги, ведомый рукой горделивого олимпийца, одного из великих богов, которые правили всеми нами и, удовольствия ради, находили себе любимцев среди смертных – из числа избранных, победителей. Еще я знала, разумеется, что привлекший внимание богов неверным поступком, как мой надменный отец, будет наказан – а не он, так его близкие. Но никак не ожидала сама, гуляя в лесу, столкнуться с нимфой даже или дриадой, а уж тем более богом постарше. Я думала, что самое близкое к богам существо, повстречавшееся мне во плоти, пусть и безумное, уродливое, страшное, это мой брат – человекобык.

Но это… Чудо льющейся воды, скромная прелесть виноградных гроздьев, поблескивающих на солнце… Это добрый дар, божественное благодеяние, и хотя я не знала, откуда оно взялось, вознести благодарность должна была немедля. Прежде чем отведаю прохладной, освежающей воды и сладкого, вкуснейшего винограда.

Я опять побежала в кухню – за сладким Тесеевым вином. В кувшине лишь несколько капель оставалось, но больше у меня не было. Вспомнилось, сколь изысканные возлияния я видела на Крите – вино расплескивалось щедро, дабы умилостивить бессмертных, кровь лилась из белоснежных бычьих глоток, капал с жарившегося на вертелах мяса искрящийся жир, выпуская в воздух струйки дыма ради услаждения золотых богов. Здесь такого, конечно, не будет, но я надеялась, что неизвестное божество, осчастливившее меня, примет мою благодарность. Взяла кувшин и чашу, вынесла во двор, прошла мимо чудесного источника к клочку заросшей земли. Подняв кувшин трясущейся рукой, выкрикнула:

– Кем бы ты ни был, бог, благоволящий мне сегодня, прими благодарность Ариадны, дочери Крита!

И вылила остатки вина в чашу. Рубиновые капли блеснули на дне.

Я понадеялась, что умилостивила тем самым неземного дарителя и он не сочтет меня неблагодарной и не заставит, оскорбившись, за это платить. А после, терзаемая беспокойством – не иссякла бы вода так же внезапно, как потекла! – побежала к заполненному до краев бочонку. Набрала ладонями воду, выплеснула себе в рот. Как восхитительно было напиться вволю без всякого страха!

Потом я поднялась на скалу – проследить за кораблем, который тем временем подошел ближе. Неистовая тревога овладела мной. Я не могла усидеть на месте. Заламывая руки, ходила туда-сюда – на скалу, к дому и обратно. И вот, вернувшись во двор, застыла как вкопанная. Недоверчиво вытаращилась. Растерянно протерла глаза.

Вода уже не текла из фонтана. Текло вино – густая алая жидкость лилась из чаши в руках статуи сладкими, пьянящими ручейками, распространявшими хмельной аромат, который я учуяла, еще даже не увидев вина. А на лозе прибавилось гроздьев.

Потрясенная, разинула я рот. Не могло такого быть, но именно так и было. Я приблизилась, сделав шаг, потом другой и подставила руку под рубиновую струю. Вино оказалось теплым и сладким на вкус – я слизала капельки с пальцев. Убрав волосы со лба, прищурилась, огляделась вокруг и наконец расхохоталась, по-прежнему не веря глазам.

Еще один чудесный дар, еще одно удивительное превращение. Наксос не был больше унылым, бесплодным островом страха, над которым витал разносимый ветрами дух смерти. Каждая частичка воздуха искрилась теперь незримыми обещаниями, мир ожил, в нем запахло новым будущим, какое мне и не снилось. Поразительным, ошеломляющим.

Я не знала, чем заняться, куда идти, в какую сторону смотреть. Понимала только, что рядом теперь некая сила, превосходящая любую мне известную. И тошнотворный страх смешивался с радостным возбуждением. Кто знает, что может случиться дальше? Дворик уже казался тесным и душным, крепкие винные пары расползались в теплом воздухе. Волосы у меня на затылке вставали дыбом. Обхватив себя за предплечья, дрожа, я опять пошла на скалу высматривать корабль. Так хотелось, чтобы прохладный морской ветерок развеял мое смятение, усмирил грызущий страх. Я была спасена, или так казалось. Но ради чего?

Неизвестный, заставивший вино изливаться из фонтана, а спелый, сочный и сладкий виноград – расти на бесплодной земле, наверняка находился на борту корабля. Я силилась разглядеть хоть что-то, и каждая жилка в теле звенела от предвкушения. Только бы корабль не сменил направление! Вдруг шел он вовсе не к Наксосу, и сейчас отклонится в сторону, развернется и исчезнет опять? Но нет. Корабль надвигался, вырастал, подплывая к берегу.

И я с высокой, как дозорная башня, скалы, видела уже, что судно это необычайное. На высокой мачте вздымались огромные белые паруса. Но присмотревшись, я увидела, как по длинному деревянному шесту всползают зеленые усики. Как виноградные лозы, извиваясь, тянутся вверх, как густеет и пышнеет листва. С благоговением смотрела я, как вырастают вровень с мачтой огромные ползучие ветви, а на них одна за другой выскакивают гроздья винограда. И вот уже весь корабль увешан был тяжелыми кистями – гораздо крупнее тех, что росли за моей спиной, но с таким же лиловым отливом.

С палубы доносились крики. Люди сновали по кораблю, так вдруг нелепо, немыслимо преобразившемуся. Задирали головы, тыча пальцами вверх, ошеломленно округляя рты. А пока команда металась из стороны в сторону в испуге и растерянности, вдоль бортов ползли, извиваясь змеями, переплетаясь, гирлянды плюща и все крепче и неумолимей обматывали судно.

Корабль сносило к берегу, он был уже под скалой, и я увидела, что по доскам палубы, от самого носа, растекается багровая река. Люди поджимали ноги, отряхивали подолы одежд, алые уже. Корабль будто захлестнуло кровавой волной, но я догадывалась, что это вино – густо-красное, оно непрекращающимся потоком сочилось сквозь доски и разливалось по палубе.

Во всей этой неразберихе оставалась неподвижной одна только фигура. Я видела увенчанную золотыми кудрями, блестевшими на солнце, голову, а больше ничего. Вокруг кишели перепуганные люди, но этот некто спокойно возвышался у мачты – то ли мальчик, то ли мужчина, а может, и женщина. Сквозь крики я, кажется, слышала даже веселый, мелодичный смех, но не могла разобрать, от золотой фигуры