Провалилась в ручеек… скатилась в овраг, вылетела из него,не заметив крутизны склона. Твердо загудела земля под ногами, стало легчедышать: тайга расступалась. Вот просека, вот дорога.

Господи, сюда тащилась полночи, а обратно долетела заминуту!

Почему-то эта мысль на миг наполнила душу обидой, но тут жеТина ужаснулась: «Боже мой, да что же это я делаю? Куда бегу?!»

Но она не могла остановиться. Новая опасность затмиластарую!

Выскочила на крутую насыпь, под которой проходила грунтоваядорога, и только теперь заставила себя притормозить. Даже если медведица игнала ее до самой опушки леса, из-за этих пыльных кустов она не высунется! Ну аТина в них больше не сунется. Снова ожгла обида – теперь на осмелевшее зверье,которое, того и гляди, вовсе к селу придет. Уже и в Калинники не пройти!

Тина растерянно огляделась – и сердце вдруг забилось в самомгорле при виде белого пятна, рассекавшего сверкающий, очистившийся от туманаАмур.

«Метеор»! Это подходит первый «Метеор» из Николаевска!Правильно – восемь утра. А идет он в Хабаровск…

Те, кто не нашел ее ночью, продолжат поиски утром и днем. Впоселке появляться ни в коем случае нельзя – она и не будет. До пристанидобежит по берегу. Скользнет в толпе (вон сколько народу собралось, все,конечно, до Комсомольска набиваются, на базар) на дебаркадер – и все, поминайкак звали!

Мысль о том, что ее могут ждать на дебаркадере, почему-топоказалась не просто пугающей, но пугающе нелепой. Точнее, Тина просто незахотела допустить ее в свое ошеломленное, перепуганное, измученное сознание.

Как бы то ни было, стрелять в нее при скоплении народа онине станут. Эти твари убивают тайком – так было всегда, и вряд ли их почеркизменился. Всего-то и надо Тине, что постоянно находиться в толпе, в студнечеловеческом, в сырковой массе, в социальном желе!

Ее затрясло от подступающих рыданий. Но не время… не времясейчас!

И Тина ринулась с косогора, видя перед собой только одно:ослепительное сияние реки.

«Меньше знаешь – лучше спишь. Меньше знаешь – лучше спишь!Меньше знаешь…»

Да, спать хотелось отчаянно: ночь Георгий провел практическибессонную. Зато вышло все, как он хотел: нашел мужика, свозившего его к этим«наливным нефтехранилищам», над которыми потешался весь Николаевск. Выслушалмнение провожатого на сей счет, искривил губы в солидарной усмешке, полюбовалсяиздали на солдатиков, которые с давно не виданной им, полузабытой сноровкойнатягивали на свежеотесанные столбы колючую проволоку… Временное ограждениетого заветного местечка, где, по замыслу губернатора Голуба, разместится «залогбудущего счастья» всех приамурцев вкупе с присоединившимися к ним сахалинцами икурильчанами. Открылась этакая грандиозная дальневосточная коммуналка, перваяласточка (или в данном случае следует сказать – первая голубка?) будущегороссийского укрупнения губерний…

Раньше Георгий был за это самое укрупнение руками и ногами,полагая, что именно оно поможет сдержать так называемые «центробежныесепаратистские тенденции отдельных регионов». А теперь стал думать, не кроетсяли в непомерно возросших амбициях местных царьков-князьков тенденция прямопротивоположная – и обусловленная элементарным инстинктом самосохранения?..

Да что проку-то! Раньше надо было предохраняться,господа-товарищи, раньше, в те далекие времена, когда, задрав штаны, бегали подемократическим митингам и упоенно рвали друг у друга перестроечный «Огонек». Атеперь, похоже, поезд ушел… ушел поезд-то!..

Георгий вдруг вспомнил – это же надо, как причудливо иногдаиграет память! – жутковатый рассказик, по которому в школе, классе в четвертом,а может, и в третьем, писали изложение на уроке русского языка. Рассказик былпро то, как мчался поезд, а впереди были разобраны рельсы или что-то в этомроде проделано. Кем и почему – покрыто мраком неизвестности. Про захватзаложников, заказные убийства и продажу цветных металлов хитренькимприбалтийским посредникам в те благостные советские времена, когда писалсярассказик, было неведомо: усталые, но добрые глаза майора Пронина смотрелизорко, а всякие там латы, ливы и эсты хоть и ворчали с акцентом, но знали своеисторическое место в огромной империи…

Ну, предположим, подрыл рельсы дикий кабан – подрыл да иубрался восвояси. А поезд приближается. В это время шел из лесу мальчик скорзинкою грибов, а может, и ягод, Георгий уж не помнил хорошенько. И увидел онсостав, грохочущий, как и следует быть, на стыках, и место будущей трагедииобнаружил, и начал кричать и махать руками, пытаясь ее предотвратить…

А машинист то ли ничего не понял, то ли носил фамилиюСутрапьянов, бог его ведает… Наконец юный пионер смекнул, что пора приниматьсамые радикальные меры: вынул перочинный ножичек и чиркнул себя по руке.Хлынула алая кровушка, мальчонка намочил в ней рубашоночку и кинулся по путям,размахивая этим самодельным стоп-сигналом.

Машинист по фамилии Сутрапьянов продрал свои похмельные очи,вдарил по тормозам (или, наоборот, вцепился в них – неведомо же, как они там,на паровозе-то, работают!) – и остановил-таки состав. Ценныйнароднохозяйственный груз был спасен…

История умалчивала о том, догадался ли кто-нибудьзабинтовать рану героическому пионеру или он так и истек кровью на насыпи.Помнится, Георгия (Гошку) в оные годы вопрос этот мучительно волновал… Ивообще, пропагандистская байка накрепко запала ему в душу. Это уж потом онпрознал, на что способны все и всяческие борзописцы за-ради куска хлеба смаслом и положенным сверху ломтиком колбаски (или горочкой икорки). А тогдасвято верил всякому печатному слову и переживал, ну очень переживал за тогоюного пионера… Как теперь выяснилось, переживал за себя самого. Ибо что иное оннамерен проделать, как не встать на пути летящего на всех парах сверхдлинного исверхтяжелого состава, воздев руку, в которой будет беспомощно трепыхатьсязнамя, обагренное его собственной кровью?..

«С бутылкою под танк, – подумал Георгий, принуждая губысложиться в ироническую ухмылку. – Грудью на амбразуру. Или еще это… на таран,лоб в лоб, на фанерном «У-2»!»

А губы почему-то дрогнули, но не в ухмылке… Да, умирать-токому охота, но ведь придется, наверное.

Безобразно, когда идешь на дело (на подвиг, чего там!),заранее обмозговывая собственные похороны. С другой стороны, предки-русичи незря надевали чистые сорочицы накануне боя: так, на всякий случай, чтоб непредстать перед Богом в непотребном виде. И никто их не называл трусами.