Тина опустила голову:

– Да не знаю я, ничего не знаю! Сон приснился…

Замолчала – дальше не вязались слова.

Михаил тоже помолчал, потом тихо вздохнул:

– Ох, дурочка ты моя… глупенькая ты моя дурочка!

Она прижала кулаки к глазам. Вот так же – переживая,сочувствуя, жалея – шептал он, когда Тина бесстрашно заявила, что в очереднойраз изменила ему, что ей надоело бегать от такого мужа, жизнь зашла в тупик илучше расстаться, как цивилизованные люди, пока не начали бить друг другасковородками.

Может быть, Михаил тоже это вспомнил, потому что понурился.

– Ладно, все ясно. Сиди здесь, никуда не уходи. Я только заЛидкой сбегаю и сразу вернусь.

– За Лидкой? – тупо повторила Тина.

– Ну да! Эти-то к ней же к следующей придут, ясно! Отсидимсяу меня на пасеке или в охотничьей избушке. Потом – десять километров в тайгу,ни одна собака не найдет. Все, я побежал! Жди!

Михаил легко мазнул губами по Тининой щеке и исчез всумерках. Какое-то время она еще ловила, распростершись, трепет земли под еготоропливыми шагами, потом все стихло.

А вокруг стояла тишина. Однажды где-то вдали взбрехнуласобака, Тина задрожала, но лай утих. Однако дрожь не унялась. Вдруг вспомнилсябело-рыжий хвостик, торчавший из собачьей будки. Вот почему Атаманша невстретила хозяина радостным лаем! Первая пуля, знать, досталась ей. Вторая –бабе Вере. Третья – Данилушке.

Ну, там, конечно, не один Виталий (он же Павел), небосьцелая рать, и у каждого есть запасные обоймы, рассудила Тина. А на нее-то ужточно хватит.

Уткнулась в траву.

Беды можно ждать сколько угодно, и все равно свалится онакак снег на голову, все равно окажешься к ней не готовой, почувствуешь себякакой-то букахой, опрокинутой на спину и в ужасе глядящей на огромныйнадвигающийся небосвод: вот-вот раздавит!

Данилушка, Данилушка… И баба Вера. И Атаманша. И, ещераньше, Светка.

Тина закрыла глаза. Слез не было, и страха особенного небыло, только боль сухо рвала сердце.

Потом, она знала по опыту, будет еще хуже, еще мучительнее.Однако и этого сейчас вполне хватало!

Скорчилась, подтянула колени к груди, да так и лежала, крепкозажмурясь, только иногда кусая край ладони, чтобы не дать вырваться рыданию, ивслушивалась в вечернюю тишину.

Потом вдруг дошло, что лежит она как-то слишком долго.Созвездия передвинулись по ясному небу к западу, а на востоке призрачно,холодно посветлело: скоро должна была взойти луна. Прошел, наверное, час, а тои два – Михаила все нет. Неужели решил не возвращаться за ней? Лида уплакала нерисковать?

Нет, нет… Опять что-то случилось! Внезапно выйдя изтоскливого оцепенения, Тина поняла это так отчетливо, будто кто-то шепнулстрашную весть в ухо.

Вскочила, вгляделась в темноту. И, сообразив, как отсюдасамым коротким путем добраться до дома Михаила, шагнула вперед.

Сначала, пока шла по земле, было еще ничего, а потом, когдаоказалась на деревянном тротуаре, даже испугалась: чудилось, мостки так и гудятпод торопливыми, неровными шагами.

Мелькнула было мысль разуться и пойти босиком, но этак онавообще недалеко уйдет. Собьет ноги, занозит, а вдруг придется бежать? Да исобакам без разницы, шумно она идет или тихо: бессонно взбрехивали за заборамидаже на вздох. Наверное, убийцы вполне могут догадаться, что означает этаглухая перекличка из двора во двор. И Тину будут стеречь возле дома Михаила…

А вдруг стеречь окажется некому, ожгло безумной надеждой?Вдруг Михаил, защищая жену и дом, положил убийц в рукопашной или перестрелял изохотничьего «зауэра», которым гордился всю жизнь и стрелял из него блестяще? Апотом на него навалилось обычное интеллигентское раскаяние – сидит над трупамиповерженных злодеев, оплакивая их и себя, ошалев от ужаса, что нарушилпервейшую заповедь Божию, – и думать забыл про бывшую жену, которая…

Картина, внушающая самые радужные надежды, погасла так жевнезапно, как и вспыхнула. Тина угрюмо качнула головой. Нет, все это, пожалуй,фантастика. Михаил не мог измениться столь бесповоротно. Он всегда готов былстерпеть обиду, чем сделаться обидчиком, – подставить, выражаясь фигурально,другую щеку. Но если так… но если так, то что же случилось? Что задержало его?

Только одно. Но невозможно даже представить это!

Тина осторожно приотворила калитку и замерла, боясь шагнутьво двор. Не заперто – это плохо! Снова содрогнулась от запоздалого опасения,что ее могут подстерегать здесь, однако тут же сообразила, что при такомраскладе вряд ли горел бы свет во всех окнах и была бы так гостеприимнораспахнута дверь на веранду.

А если она опоздала, если Михаил с Лидой все-таки ушли итеперь ищут ее на условленном месте?

Нет, надо все-таки посмотреть.

«Беги!» – кричало что-то в душе, но Тина пересекла дворик ишагнула на крыльцо. Вспыхнуло воспоминание, как она стояла здесь нынче, жадновслушиваясь в заковыристые вопросы Данилушки, в Лидкины покаянные всхлипы.Воспоминание мгновенно исчезло, кануло, словно камень – в глубокую воду. Какдавно это было! Да было ли вообще? И что вообще существовало в ее жизни, кромеэтой напрягшейся тишины, этой огромной ночи, навалившейся на плечи, будтонеподъемный груз, так что Тина невольно сгорбилась, замедлила шаги…

А может быть, она просто заранее знала, что увидит?..

Да, Тина опоздала – Лида была уже совсем холодная, и кровь,наполнявшая болезненно искривленный рот, потемнела и запеклась. Глаз убитойТина не видела – только закатившиеся белки.

Мгновение стояла, ловя этот белесый, остановившийся взгляд,потом почувствовала, что пол покачнулся. Успела шагнуть к косяку, припасть,сползти по нему. Уставилась на соломенную косу, всю переплетенную тонкимикрасными ленточками. Едва поняла, что это струйки крови. Но не Лидиной. Кто-тоистекал кровью, склонившись над ней, потом отполз. Вот тянется красный след,обрываясь за полуприкрытой дверью горницы…

Тина поднялась, цепляясь за стенку; шагнула туда. Ног она нечувствовала, они громко бились в пол; руки выставила перед собой – в любую минутумогла снова упасть.

И упала-таки, когда увидела Михаила.

Он полусидел под окном, и грудь его была одним сплошнымкровавым месивом. Голова повисла. Пальцы сведены судорогой. Нет, рядом не лежит«зауэр» – наверное, Михаил просто не успел вытащить его из шкафа.