— Не вышло! — выкрикнул Николай.

Капитан и школьник остановились возле памятника Суворову,посмотрели друг другу в глаза и обменялись крепким рукопожатием.

…Ядро пробило фальшборт, шипящим яростным дьяволомпрокатилось по палубе, калеча людей, разрушая предметы.

— Разрешите открыть огонь? — дрожа от возбуждения,спросил лейтенант.

— Еще не время, — спокойно проговорил командир.Русский клипер несся по узкому проливу вслед за пиратской эскадрой. Расстояниемежду ним и тремя неуклюжими, но сильно вооруженными барками неумолимосокращалось…

— Он правильно сделал, что отрезал «Блу Вэйла» от двухдругих судов, — сказал Николай Рикошетников.

— А потом накрыл его залпом правого борта, —продолжил Геннадий Стратофонтов.

…Гром канонады висел над прозрачными до самого днаприбрежными водами. Потревоженные осьминоги вылезали из темных расселин. Дельфинывозбужденно прыгали между водяных столбов, удивляясь веселой игре, затеянной ихстаршими братьями. Жители Больших Эмпиреев живописными группами толпились наприбрежных скалах, наблюдая, как стремительный белокрылый корабль расправляетсяс их обидчиками, явившимися словно призраки кровавого XVI столетия в ихпросвещенный XIX век…

— Вот так-то, мистер Рокер Буги, — прошепталГеннадий. — Вот так-то. А ведь вы могли бы быть неплохим моряком.

— По некоторым источникам, капитану Буги удалосьспастись, — сказал Николай. — Говорят, что он провел остаток своихдней на острове Карбункл.

Рокот мощного мотора вернул собеседников в наши дни. Возлепамятника Суворову остановился автобус, и из него с беззаботным смехомвывалилась группа иностранных туристов. Щелкая аппаратами, куря табак, жуя ижужжа, европейцы подошли к памятнику полководцу, который в былые дни немалопотрепал их пращуров. Внимание Геннадия и Николая привлек один из туристов,рослый сильный мужчина лет сорока. Пальто из дорогого твида обтягивало мощныйторс, тяжелые, так называемые «вечные» ботинки оставляли в пушистом снегуширокие следы по меньшей мере сорок четвертого размера.

Чрезвычайно крупные черты лица, бананообразный нос, мохнатыегусеницы бровей, похожий на утюг подбородок находились в странном противоречиис единственной изящной деталью — аккуратно подбритыми усиками.

Держась несколько в стороне от группы, мужчина подошел кпамятнику, осмотрел его, неопределенно улыбнулся. Под тонкими усиками мелькнулзолотой зуб. Внимательные холодные глаза остановились на капитане и мальчике,чуть расширились, как у застывшего перед прыжком хищника, потом отъехали всторону. В поисках сигарет мужчина похлопал себя по карманам, расстегнулпальто, и в мутном свете фонарей мелькнула галстучная заколка в виде лопаты сприпаянной к черенку старинной монетой, похожей на испанский дублон XVI века.Щелкнула газовая зажигалка, и к запаху дорогого одеколона прибавился другой,странный сладковатый, немного дурманящий запах.

«Сигареты с марихуаной», — догадался Николай Рикошетников.Капитан и школьник двинулись дальше. Отойдя несколько шагов от памятника, они,не сговариваясь, одновременно оглянулись.

В руке у незнакомца уже была плоская фляга толстого стекла.Недобро улыбаясь, он смотрел на все, что дорого каждому ленинградцу, каждомусоветскому человеку, да и просто человеку доброй воли, — на шпильПетропавловки, на ростральные колонны, на арки мостов.

— На редкость неприятный человек, — сказалГеннадий. У него еще в раннем детстве выработалась одна весьма полезная привычка:некоторые мелькающие в толпе лица он усилием воли фиксировал в своей памяти.Так и сейчас: он прищурился на неприятного незнакомца, как бы сфотографировалего на всякий случай.

Этот вечер капитан провел в кругу семьи Стратофонтовых.Родители Геннадия, Элла и Эдуард, а также бабушка Мария Спиридоновна очаровалиморяка. Он сразу угадал в новых знакомых людей своего круга, людей большогориска, безграничной храбрости и благородства. Так началась дружба капитананаучно-исследовательского дизель-электрохода «Алеша Попович» с потомкамиадмирала Стратофонтова и прежде всего с всесторонне одаренным школьником Геной

Под влиянием этой дружбы Геннадий вступил в клуб «Юныйморяк» и вскоре стал там одним из первых активистов. Он научился обращаться ссекстантом и гирокомпасом, прокладывать курс на штурманских картах, разбиратьсяв лоциях, в международном своде сигналов, грести, нырять с аквалангом…

Возвращаясь из своих дальних рейсов, Рикошетников немедленноявлялся к Стратофонтовым. О, эти прекрасные вечера под медной люстрой, подблагожелательным голубым взглядом адмирала! О, эти рассказы о трудной морскойработе, о далеких портах Ла-Валетта, Дубровник, Джакарта, Перт, о дружбе и силедуха!

Между тем шли недели, месяцы и даже годы. Весной 196… года,когда Геннадий окончил шестой класс, капитан Рикошетников прилетел в Ленинградиз дальневосточного порта Находка.

— Сильно оброс «Попович» морскими желудями, —объяснил он. — Поставили его в док почиститься, чтобы не обижался.

Бабушка Стратофонтова в это время с невероятным упорствомсооружала большой кремовый торт в честь своего любимца. Руки ее, непривычные кженскому труду, плохо осуществляли грандиозный замысел, но, как говорится,терпение и труд все перетрут, и вскоре мужчины общими усилиями водрузили настол кремовое чудовище, похожее на контрольную башню аэродрома,

— Куда же вы теперь собираетесь, Николай? —спросила мама Элла, когда башня была уже срыта до основания.

Рикошетников смущенно хмыкнул и, глядя в скатерть,проговорил:

— Представьте себе, друзья… как это ни странно, но… всеэто лето мы будем исследовать прибрежный шельф в районе архипелага БольшиеЭмпиреи…

— Я! — вскричал при этих словах Геннадий и осекся.

— Что?! — вскричала бабушка и сжала под столомскатерть.

За столом воцарилось молчание, нарушаемое лишь сильнымстуком Генашиного сердца. Потом все медленно повернулись к портрету адмирала.Адмирал мягко, отечески улыбнулся. Похоже было, что он все уже знал наперед.

— А почему бы и нет? — проговорил папа Эдуард,вспомнив горы.

— Я — «за»! — коротко сказала мама Элла, вспомнивнебо.

— Двух мнений тут не может быть! — покрывшисьхолодным потом, заявила Мария Спиридоновна и вспомнила все.

— В принципе это возможно, если будет ходатайствовашего клуба, — почесав затылок, сказал Геннадию Николай Рикошетников.