«Сейчас будет заходить на атаку», — догадалась МарияСпиридоновна. Она вскочила и бросилась в пилотскую рубку. Оттолкнуврастерявшегося парнишку-пилота, бабушка села к штурвалу.

Первая очередь из крупнокалиберного пулемета пробила фюзеляжи крылья, но не причинила никому вреда

Бабушка резко бросила самолет вниз и пошла над самой водой,то и дело меняя курс.

Был, был у бабушки некоторый опыт в таких делах. Не раз ейприходилось во время войны с растраченным боезапасом увиливать от «мессершмиттов».

Теряя голову от сатанинской ненависти, бросиласьНакамура-Бранчевска в атаку на ползущий над гребешками волн неуловимый тихоход.Вторая атака… третья… «Дуглас» вдруг, резко задрав нос, устремился вверх.

Самолет Накамура-Бранчевской врезался в воду и сразу исчезтак, как будто его и не было… не было никогда… Пузыри земли… о пузыри земли,как сказал великий Шекспир.

Солнце уже встало над скалой Хамелеон, когда Геннадий ибабушка кончили свой рассказ. Мы спустились с террасы и пошли к морю. Бабушкатут же бросилась в воду, а мы с Геннадием сели на еще холодную гальку.

— Геннадий, — сказал я, — в классическихприключенческих романах полагается в эпилогах рассказывать о судьбе героев.

— Ну что ж, — проговорил мальчик, — давайтене будем отступать от традиции. «Алеша Попович» сейчас в Атлантике. ИсследуетМарракотову бездну. Там все в порядке. Правда, один член экипажа оставил море,остепенился и живет теперь в нашей квартире на улице Рубинштейна. Я думаю, выдогадываетесь, что это Пуша Шуткин.

Доллис и Наташа прекрасно поладили друг с другом, хотя досих пор не могут разобраться, кого из них унес бешеный слон, а кто остался сродителями. Мы часто навещаем сестер с моим товарищем Валентином Брюквиным. Нувот, пожалуй, и все. Да, генеральный консул Старжен Фиц оставил дипломатическоепоприще и устроился шеф-поваром в «Луч» — столовую ресторанного типа.

Геннадий замолчал. Сощурившись, он смотрел в слепящий блескморя. Там выпрыгнула из воды стайка дельфинов, один большой, второй поменьше ичетверо совсем маленьких. Еще несколько лет назад дельфинов в Черном моренельзя было увидеть. После запрещения охоты, они стали возвращаться к нашимберегам.

— А почему вы ничего не говорите об эмпирейцах,Геннадий? О сенаторах и легоперах?

Брови мальчика сошлись на переносице.

— Сведения, поступающие оттуда, очень противоречивы.

Я вспомнил, как он глядел вчера вечером в море, и осторожноспросил:

— Вас тянет туда, Гена? Да?

Он быстро взглянул на меня, в глазах его вспыхнули далекиемаячки, потом он снова повернулся к морю.

— Видите ли, Василий Павлович, мне кажется, что тамснова неспокойно. Хищники так просто не откажутся от такого лакомого кусочка.Мне кажется, что над архипелагом снова собираются тучи. Конечно, эмпирейцы ужене те, но мне все-таки страшно за них…

Он положил подбородок на колени и снова уставился в море.Некоторое время мы молчали. Я все еще не мог прийти в себя от всего услышанногоза ночь. Со смешанным чувством уважения, восхищения и даже некоторой робости ясмотрел на этого внешне такого обычного мальчика. Он был печален.

— Да! — воскликнул я. — А что же случилось сЧаби Чаккерсом?

— Чаби? — Лицо Геннадия осветилось широкойулыбкой. — Чаби женился. У него теперь большая семья. Собирается сюда, вКоктебельскую бухту, повидать меня.

— Не они ли это там прыгают? — спросил я.

— Вполне возможно, — ответил Геннадий, вскочил изакричал: — Чаби! Чаби! Оооиииеееу!

1969

Февраль — июнь

Карагалинка — Ялта — Нида