Заметим, что управлявшаяся иностранными военнослужащими военная техника (самолеты, корабли военно-морских сил) иногда не имела эмблем испанских националистов и несла только маркировку страны происхождения. Иначе говоря, немалая часть примененной националистами и их союзниками военной техники даже номинально не принадлежала вооруженным силам Испании, что не особенно скрывалось. Советское и испанское республиканское руководство вело себя в данном отношении гораздо осмотрительнее.

Номинально (и то не всегда), уважая испанский суверенитет, иностранные военные контингенты с разрешения из Берлина и Рима действовали в чужой стране по собственному усмотрению. Часть тактических и оперативных решений они принимали и проводили в жизнь в обход органов государственной власти Испании – как националистической, так и республиканской.

Иностранные авиационные формирования бомбардировали ряд исторических центров страны без ведома и согласия руководства националистов. Особенно известными эпизодами стали усиленные бомбардировки Мадрида во время его штурма осенью 1936 года, совершенные германскими эскадрильями; разрушение ими же священного городка басков – Герники (якобы «по ошибке») и бомбардировка германскими военными кораблями открытого города Альмерии после удара, полученного немецкими моряками от республиканских ВВС у Балеарских островов. Эти кровавые инциденты получили сильнейший международный отзвук[173], из-за которого в массовой литературе иностранную военную интервенцию в Испании стали ассоциировать большей частью с нацистской Германией.

А между тем вклад фашистской Италии в испанскую войну был по ряду параметров и в количественном измерении еще более значительным. Италия направила на помощь националистам гораздо больше, чем Германия, живой силы, артиллерии, авиации и военных кораблей[174]. Испанская война к 1937 году стала из маневренной позиционной, что породило в полевых войсках повышенную потребность в минометах. Между тем все минометное вооружение армии националистов поступило к ним из Италии (Германия и СССР их в Испанию не поставляли). Под маской «неизвестных» подводных лодок и самолетов, которые в 1936–1937 годах без предупреждения нападали в водах Средиземного моря на коммерческие и военные корабли[175] не только Республики, но и многих стран, обычно действовали итальянские морские и воздушные силы. Их активность, которую было трудно отличить от пиратства[176], удалось пресечь только после экстренного принятия западными державами и Советским Союзом Нионской международной конвенции 1937 года[177] и перехода военных флотов Британии и Франции к патрулированию в нейтральных водах средиземноморских коммуникаций.

На Пиренейском полуострове больше всего боевых вылетов совершила и больше всего бомб сбросила «легионарная авиация» Муссолини (а не немцы из «Кондора»). В ее составе сражался один из сыновей итальянского дуче – Бруно. По прямому приказу из Рима итальянские летчики предприняли в марте 1938 года грандиозную трехсуточную бомбардировку Барселоны – каталонской столицы, которая тогда одновременно являлась и столицей всей Республики. Серия этих террористических налетов (не менее 2000 погибших и раненых) по размаху и свирепости не уступала нападениям «Кондора» на Мадрид. Бомбардировка Барселоны, вызвавшая не только замешательство республиканцев, но и возражения Франко, была прекращена только после угрозы республиканского правительства в качестве ответной меры нанести с моря и воздуха удар по ближайшему итальянскому порту – Генуе.

Вмешательство иностранцев распространилось и на внутриполитическую жизнь страны, что было особенно выражено на республиканской территории. В марте 1937 года иностранные коммунисты – француз Марти, итальянец Тольятти, аргентинец Кодовилья, болгарин Минев, венгры Герэ и Ракоши – численно превзошли испанцев на заседании политбюро испанской компартии, на котором именно под нажимом иностранцев было вынесено решение добиваться замены на посту главы правительства Народного фронта строптивого кастильского простолюдина Ларго Кабальеро (которого «осудила история») более цивилизованным и более послушным Советскому Союзу министром финансов Хуаном Негрином. Ларго Кабальеро и его окружение, бесспорно, ценило военную помощь Советского Союза и его дипломатическую поддержку. Ларго разрешал советским военным и дипломатам называть его «товарищем»; он никогда не отказывал советскому послу в приеме. Но кабальеристы были уверены в том, что хотя советская поддержка им жизненно необходима, они уже сполна расплатились золотым запасом, перевезенным в СССР, и что испано-советские отношения должны быть равноправными. Тем временем часть советских военных специалистов (в частности, выше упомянутый Купер) и руководство интернациональных бригад держались в Республике, словно в государстве-сателлите: они навязывали военному министру планы военных действий, настаивали на увольнении неугодных им военных и политических деятелей, требовали запрещения «марксистско-ленинской партии» ПОУМ, которая являлась одной из партий Народного фронта, но которую в Кремле упорно считали троцкистской и, следовательно, враждебной Советскому Союзу организацией.

Озадачивало и тревожило кабальеристов и многое другое – например, распространение советско-коммунистического влияния в армии, на предприятиях и даже среди членов правительства. Подпал под это влияние министр иностранных дел Альварес дель Вайо, ставший из верного сторонника Ларго любимцем советских дипломатов и журналистов, а также испанских коммунистов. Неприязнь и недоверие «старика» Ларго подпитывали поступавшие из Кремля не особенно продуманные рекомендации насчет скорейшего объединения социалистической и коммунистической партий. И сделанное Сталиным и Ворошиловым лестное и, казалось, выгодное предложение возглавить «единую партию пролетариата» не соблазнило его. Сына Кастилии Ларго раздражали непрошеные советы. К тому же к исходу первого года войны компартия, некогда крайне слабая, значительно превзошла численностью и активностью социалистическую партию, а каталонские коммунисты фактически поглотили ее региональный филиал, чем вызвали замешательство и тревогу почти всех социалистических лидеров.

Советские официальные лица, от Берзина и Кулика до Ворошилова и Сталина, были осведомлены о гордости испанцев, но упрямо отказывались принимать ее в расчет. Они не хотели слышать, что в Испании (в отличие, скажем, от Италии или Франции) никогда не было крепостного права, что испанцы никогда не продавали и не покупали соотечественников, не дарили их, не обменивали на породистых собак, не проигрывали в карты и не получали по завещанию. Советские чиновники привыкли игнорировать такие материи, как национальная самобытность и государственный суверенитет, полностью вытесненные в их мировосприятии «пролетарским интернационализмом» и «гибкостью», перешедшей в беспринципность. Они преувеличивали другую черту Ларго Кабальеро – его властолюбие, о котором охотно и много рапортовали в Москву наши дипломаты. В Кремле сложилось убеждение: если пригрозить «испанскому Ленину» смещением, то он, конечно, ради сохранения благ власти уступит в чем угодно. Мыслившие и рассуждавшие так судили о других по себе…

Многие работники Военного министерства запомнили сцену, разыгравшуюся весной 1937 года между испанским премьер-министром и советским послом. Сцена была достойна драмы. Посол по указанию из Кремля настаивал на увольнении генерала Асенсио Торрадо – ярого антикоммуниста, негативно относившегося к советским офицерам и к Советскому Союзу в целом и занимавшего пост военного консультанта главы правительства. В разговоре участвовал и Альварес дель Вайо. После двухчасового спора находившиеся в приемной услышали гневный голос Ларго Кабальеро: «Вон отсюда,