Я и так тут подзадержался, меня вон заместитель мой, я вижу, разыскивает. Мне ведь давно на доклад пора.

У входа в Управление на крыльце между белоснежных колонн и впрямь стоял Голобородько и кого-то высматривал.

– Раз сами не хотите фотографировать так Голобородько сюда пришлите, – трещала как сорока неугомонная Юля. – Он у нас мужчина импозантный, любое фото украсит!

Свистунов снова рассмеялся и указал на стоявшего неподалёку Корнева, который о чём-то беседовал с Шуваловым и Славиным.

– Голобородько я вам, конечно, сейчас пришлю, но на вашем месте я бы и про начальника не забывал.

– И правда! Товарищ подполковник, идите к нам фотографироваться! – только сейчас увидев Корнева, громко крикнула Юля.

Корнев не сразу, но всё же присоединился к остальным. При этом он едва ли не силком притащил с собой Шувалова. Тот, само собой, долго упирался, Славин же присоединился к желающим сфотографироваться довольно охотно, заняв место Свистунова. Он встал возле Эмилии Эдуардовны и несколько раз пригладил волосы.

– Ну что? Я вижу – желающих больше нет! Итак… снимаю! – Боренька щёлкнул фотоаппаратом. – Готово! Хорошо, хоть последний кадр удался!

После того как у Бореньки кончилась плёнка, все снова отправились танцевать.

Глава вторая,

в которой случайные попутчики Насти размышляют о тяжёлой бабьей доле, а сама она предаётся юношеским воспоминаниям

В поезде пахло печной гарью и пивным перегаром. Большая часть вагона пустовала, но Настя всё же чувствовала себя неуютно.

Веня, после того как поезд тронулся, уселся на своё место, откинулся назад и тут же тихонечко засопел. После праздника, когда стемнело и танцы закончились, Веня отправился провожать Юлю. Насте было ужасно интересно, чем же закончился для них этот вечер, но спрашивать о том, провели они вместе ночь или нет, Настя, разумеется, не стала. Судя по тому, как быстро Веню сморило, он явно не спал всю ночь.

Для неё самой вчерашний праздничный день тоже закончился необычно, ночь тоже выдалась бессонной, однако Насте не спалось и сейчас. Ведь после того, как Зверев вызвался проводить её, Настя уже открыла было рот, хотела возмутиться и отказаться, но губы почему-то словно бы онемели. Она задержала дыхание, покачала головой и вдруг сказала: «Хорошо, но только до остановки!» Дальнейшие события почему-то тоже пошли не так, как она ожидала. Они дошли до остановки, сели в автобус и ехали, беседуя в основном про работу. Потом, вместо того, чтобы от остановки идти прямо домой, долго гуляли по саду и лишь потом отправились к Настиному дому. Когда он довёл её до подъезда, Настя уже заготовила было ответ, что дальше провожать её не нужно, но он почему-то и не предложил. Зверев просто поблагодарил её за вечер и ещё раз поинтересовался, сможет ли она выполнить данное им поручение. Когда Настя сказала, что готова ехать хоть сейчас, Зверев просто протянул ей руку и после лёгкого рукопожатия удалился.

В этот момент у неё из глаз едва ли не выступили слёзы. Почему он не стал напрашиваться на чай, или что обычно в этих случаях говорят мужчины. Он же бабник, не пропускает ни одной юбки, а с ней просто попрощался за руку.

Машинист дал протяжный гудок. Настя снова выглянула в окно, в глазах зарябило от мелькающей зелени.

Стараясь не думать о вчерашнем, Настя достала томик Достоевского и уткнулась в строчки. Но и сосредоточиться на чтении тоже не получилось. Убрав в дорожную сумку книжку, Настя уставилась в окно. Вдоль дороги вереницей мелькали покосившиеся телеграфные столбы, за ними кустилась зелёная стена, деревья и кусты местами уже успели подёрнуться лёгкой желтизной, обещая раннюю осень и позднюю весну. Под мерный стук колёс Настя смотрела в окно, но вскоре ей это надоело и Настя стала изучать пассажиров.

В самом конце вагона ехали трое хмурого вида мужчин и парень в полосатой фуфайке. Эти притащили с собой несколько банок пива и пол-литра «Столичной», и тут же началась пирушка. Мужики попивали пивко, икали и со знанием дела смаковали костистую пожелтевшую тарань. Проводница, толстая тётка в синем форменном кителе, лишь косо посмотрела на пьющих, махнула рукой и скрылась в своём купе. Мужики то и дело ходили в тамбуре курить, матерились, но делали это негромко – вполголоса.

По соседству с любителями пива ехала семейная пара немолодого возраста и двое молоденьких солдат. Мужчина и женщина поначалу косо поглядывали на пьющих соседей, но увидев, что те не буйные, осмелели, тут же достали из принесённых запасов хлеб, сало, яйца и малосольные огурцы. Не скупясь, мужчина и женщина угощали солдатиков, расспрашивали о службе. Солдатики с удовольствием принимали угощение, хотя время от времени всё же поглядывали на банки с пивом и смачную тарань.

На одной площадке с Настей ехали средних лет плюгавенький мужик и худосочная баба с грудным ребёнком на руках. Эта одной рукой удерживала ребёнка, а другой щёлкала тыквенные семечки, сплёвывая шелуху в бумажный кулёк. Мужик, явно деревенского вида, поначалу робко оглядывался, потом раздухарился.

Настин сосед, в отличие от прочих, разговаривал на весь вагон. Начал он с того, что рассказал о последней кормилице – гнедой колхозной кобыле, которая намедни захворала и вскорости издохла. «Теперь, – горевал мужик, – снова придётся пахать на коровах, как в войну пахали». Когда женщина попросила соседа говорить потише, тот понимающе кивнул, на время утих, но вскоре забывался и снова начинал кричать.

После смерти колхозной кобылы речь пошла о сынке громкоголосого мужика Тимохе, который три годка прослужил в миномётной роте и вернулся в сорок четвёртом без правой ноги.

– До войны Тимоха, – продолжал тараторить мужик, – работал на току́. Тепереча вот – пособие получает! Однако без дела не сидит. Нет!.. Шьёт, сети рыбацкие плетёт. А ещё намастырился, понимаешь ли, корзины плести! А уж на гармошке горазд…

– Нам сюда ещё только гармошки не хватает, – пробурчала женщина, укрывая в очередной раз спящего младенца платком. – Ты чего ж горластый такой? Контуженный что ли?

Мужик не ответил, будто и не услышал ничего, снова заговорил:

– А Люська-то наша… – это сноха! Да!.. Знаешь, какой кулеш варит, ого-го! А уж голосище у Люськи…

– У вас, я вижу, вся семейка – голосистая, – обречённо вставила женщина.

– Как достанет Тимоха мой гармонию свою, Люська враз частушки петь начинает! Но ты не подумай, не матерные, нет!..

– А дитё-то у твоего сынка имеется? – крикнула женщина в самое ухо мужику.

– Ась!!! Чего говоришь? Дитё? У Тимохи моего? А как же! Имеется дитё! И не одно. Троих они ещё до войны народили, один захворал и помер, а уж после