— Продайте, — посоветовал Кирилл.

— Продайте!.. — пробормотал Настин отец. — Вам, молодым,только продавать и покупать. А если я продавать не хочу?

— Тогда пусть в гараже стоит.

— Сгниет в гараже-то!

— Тогда продайте.

— Ты что? — спросил Настин отец подозрительно. — Смеешьсянадо мной?

— Нет, — быстро сказал Кирилл, — а Соня? Она почему смоглаВладика уговорить? Она на него имеет большое влияние?

— На Владика никто не имеет никакого влияния. Тетя егообожает и гордится им, как будто он нобелевский лауреат. А он газету накомпьютере верстает. Добро бы газета была солидная, а то про какую-торок-музыку! Тираж три экземпляра или около того. Однажды его в милицию забрали,я уже сейчас не помню, за что. Тогда он еще газету не верстал, а без делашатался. Он ночь в отделении просидел, мы его по всему городу искали, и наконецСоня нашла. Она поехала за ним, но не домой привезла, а куда-то еще, на чью-тодачу, что ли. Они там были целый день и разговаривали. О чем, мы так и неузнали, только Влад после этого как-то… посмирнее стал. Не то чтобы за умвзялся, но притих. Она его и на работу пристроила. У них в больнице кто-толежал, она их познакомила и уговорила взять его на работу. Она такая, нашаСоня, — заключил Дмитрий Павлович неожиданно, — только с виду бледная и худая,а на самом деле — кремень. И мама ее любила.

Мама — это Настина бабушка Агриппина Тихоновна, сообразилКирилл не сразу.

— Вы не знаете, Дмитрий Павлович, это ожерелье действительнодорогое?

— Нет, — резко сказал Настин отец, — не знаю и знать нехочу. Меня это не касается. Я вообще считаю, что обсуждать это глупо. Мамаоставила каждому то, что считала нужным. Мы не бомжи, нам из-за наследствассориться не пристало.

— Да вы и не ссоритесь, — заметил Кирилл.

— И не станем. Юля просила каких-то гвоздей, — пробормоталон, — нужно захватить, а то такой шум поднимется…

Он пошел к длинному верстаку, занимавшую одну из гаражныхстен, и стал греметь инструментами, продолжая что-то бормотать себе под нос.

Гараж у Настиной покойной бабушки был знатный. Железныекованые ворота, смотревшие на улицу, были такой ширины, что из них вполне моглавыехать карета, запряженная шестью лошадьми. В гараже было три машины: Настина«Хонда», блестящая ухоженная «Волга» и «девятка» Настиного отца. Машины стоялипросторно, далеко друг от друга, так что при желании вполне можно было втиснутьеще одну. С улицы гараж не казался таким громадным. По всему периметру тянулисьполки, на которых были разложены инструменты — все в идеальном порядке. Настябыстро приведет их в чувство, подумал Кирилл. Впрочем, может, и не приведет.Вряд ли она станет лежать под машиной, даже получив в наследство такой шикарныйгараж.

Сам Кирилл с далеких дальнобойщицких времен под машинойникогда не лежал, всей душой возненавидев это занятие, и был счастлив, чтоможет покупать себе машины, под которыми в принципе не нужно лежать.

— Ну что? — спросил Настин отец издалека. — Все осмотрел?Тогда пошли.

Они вышли из каменной прохлады гаража в раскаленноесолнечное пекло, и Кирилл зажмурился.

— Пойду гвозди забивать. И есть уже хочется. Тебе нехочется?

— Хочется, — согласился Кирилл.

— Надо наших поторопить. Юлька есть никогда не хочет, —сказал он про свою жену и улыбнулся, — и всех, кто хочет, презирает. Тыскамейку сам починил?

— Сам.

— Молодец.

Он пошел к дому, а Кирилл остался на дорожке, чувствуя себядвоечником, которого неожиданно похвалил завуч.

У него было важное дело, но сделать его он собирался, толькокогда все семейство соберется за обедом и не сможет ему помешать. А пока…

— Ну что? — спросил насмешливый женский голос, и Кириллобернулся как ужаленный. — Всем продемонстрировали, какой вы хороший мальчик?

Света. Черт бы ее побрал.

Не шевеля ни единым мускулом, она качалась в гамаке — рукиза головой, совершенные ноги скрещены в щиколотках, золотистые волосы нимбомвокруг лица.

— Посидите со мной. Всем уже ясно, что вы святой. Скамейки починяете,папаше помогаете, с мамашей любезны. Сделайте перерыв.

— Какой еще святой? — себе под нос пробормотал Кирилл,подошел и сел рядом на теплую деревянную лавочку.

Света была безмятежна, как летний день, и никто бы неповерил, что она рыдала и говорила в трубу, что больше не хочет никаких темныхдел. Тем не менее она рыдала и говорила.

— Ну, — сказала она, когда он вытащил сигареты, — что же вы?

— Что? — спросил он, не прикурив.

— Вы что, не собираетесь предложить сигарету даме?

Даме, может, и предложил бы, подумал Кирилл. Ему вдруг сталовесело. Он вспомнил, что Настя Сотникова ни разу не взяла у него из пачкисигарету, все время ныряла за ними в свой необъятный портфель.

Он закурил сам и протянул Свете пачку вместе с зажигалкой.

— Да, — констатировала Света, — с манерами у вас проблемы. Явас перевожу из ангелов в кандидаты. Будете кандидат в ангелы.

Она потянулась — он все держал перед ней пачку — как большоеграциозное животное, вынула из-за головы золотистую от загара, длинную руку инаконец взяла у него сигареты.

— Полы вы тоже помыли вместо Муси?

— Какие полы?

— В бабушкином кабинете.

Он промолчал, разглядывая свою сигарету.

— Я всегда думала, зачем старухе кабинет? — Света закурилаи, оттолкнувшись ногой, качнула гамак. — Ну что старуха может делать вкабинете? Она же не писала книг или картин! Она там сидела по полдня. Что онатам делала?

— Может, ей вид из окна нравился, — предположил Кирилл, —или она там йогой занималась.

— А теперь там станет сидеть Настасья, — не слушая его,продолжала Света, — уж и порядок навела. Почему жизнь так несправедлива?

— А она несправедлива?

— Конечно. У нее все, у меня ничего. Почему?

— А чего вам не хватает?

— Мне всего не хватает, — вдруг сказала Света хищно иперестала качаться. — Работу свою ненавижу, но должна работать. Деньги обожаю,но их у меня нет. Мужика приличного и то нет. Смешно?