Как никогда больше не вернется в Питер тот Кирилл Костромин,что старательно, с высунутым языком вырезал на джинсах ровные полоски.

— Это они с бабушкой и Яковом на каком-то военном параде.Уже, наверное, тетя Нина родилась. Надо посмотреть, какой это год. Странно, чтобабушка не написала.

Белые платья, счастливые лица, вольный ветер. В руках удевушки какие-то цветы, шарф летит по воздуху за спинами мужчин, один изкоторых ее муж. Она держит под руки обоих, у нее радостное, уверенное, молодое лицои… Настины глаза. Тоже была зеленоглазой?.

Почему-то Кириллу не хотелось на них смотреть, как будто онзнал что-то важное, а они не знали, и он не мог предупредить их, прорватьсясквозь время и фотобумагу.

— А это папа с тетей Ниной. Смотри, какой толстый. А она вбантах и очень серьезная. Наверное, у нее куклу перед съемкой отобрали. А этоопять Яков с семьей.

Жена Якова странно не сочеталась ни с ним, ни с его друзьями— Настиными бабкой и дедом. У нее было простенькое крестьянское лицо, с широкимносом и выпирающими скулами. Никакого белого платья и летящего шарфа, никакой струдом сдерживаемой жизнерадостности, никакого огня в глазах. Просто женщинанеопределенного возраста в чем-то темном и невыразительном. Он по сравнению сней просто греческий бог. Интересно, он любил ее или женился потому, что не могжениться на той, с зелеными глазами и широким улыбающимся ртом?

И тогда опять выходит — прав Владик?!

— А это тетя Александра. Кирилл, смотри, какая хорошенькая!Муся, посмотри! Я забыла эту фотографию.

Тете Александре было лет шестнадцать. Она была пухленькая,хорошенькая, в оборочках и ямочках, в кудрях и белом воротничке. Она стояла подберезкой, тоже мечтательно смотрела вдаль, в опущенной руке — шаль с бахромой.Красота.

— Это папа, тетя Нина и Галя, дочь Якова, здесь, вПетергофе. Яков с дедом уже сидели. Ну да. Пятьдесят первый год. Это бабушка ижена Якова, я не помню, как ее звали, хотя бабушка говорила… Это папу в пионерыпринимают. Надо маме показать. Это какие-то его друзья. Это диспут в институте,это они с мамой на лыжах катаются. Это тети-Нинина свадьба…

— А куда делся ее муж? — спросил Кирилл, не отрываясь отфотографий. — Тоже сбежал? Как у тети Александры?

— Нет, что ты! — ответила Настя с укором. — Он погиб.Утонул. Он был военный моряк. Капитан первого ранга. Он тут еще есть, наверное.Я его хорошо помню. Мы его очень любили, и бабушка, и все. Вот он. А это мымаленькие совсем, лето у бабушки проводим — Соня, Сережка, я и… А это,наверное, как раз внучка Якова, ее тогда к нам привозили. Владика нет, он,наверное, еще маленький был. А Светка еще не родилась. Или уже родилась? А этоя в первый класс иду. Смотри, вот опять бабушка.

— Ты смешная, — сказал Кирилл, рассматривая фото, — а гдебанты?

— Я бантов терпеть не могла, — ответила Настя гордо, — иникогда не носила. Мама все хотела на меня навязать, а я вытаскивала. И толькобабушка сказала: отстаньте от ребенка, может быть, у него с детства хорошийвкус. У меня то есть. Господи, сколько фотографий! И никто их не смотрит.

— Почему? — спросила Муся. — Вот мы, например, смотрим.

— В последний раз я смотрела эти фотографии, наверное, летдесять назад. Или даже больше. Бабушка их тоже почти не доставала. Онаговорила, что нельзя жить прошлым, и приводила в пример Ахматову. Ей казалось,что она похожа на Ахматову.

— Мы так никогда не закончим, — заметила Муся тихонько, иНастя спохватилась:

— Кирилл, ты смотри, если хочешь, а нам надо тут всезакончить. Немного уже осталось. Только пол протереть и каминную полку. Я непомню, мы ее мыли или нет?

— Нет, — сказала Муся и подхватила свою тряпку.

— Муся, — спросил Кирилл и перевернул страницу альбома,открывая следующую, — вы не знаете, у кого-нибудь здесь есть собака?

Настя и Муся переглянулись, как будто быстро обменялиськакой-то секретной информацией. Его всегда раздражали такие женскиепереглядывания, означающие, что они знают что-то такое, что недоступнопониманию низших существ. В данном случае низшим существом был Кирилл.

— Собака? — переспросила Муся с сомнением.

— Собака, — подтвердил Кирилл. — Это такое млекопитающее,покрытое шерстью и на четырех ногах. Как правило, еще имеет хвост. Припоявлении чужих подает сигнал голосом, в просторечье — брешет. Никогда невидели?

Настя принялась изо всех сил тереть каминную полку, а Мусясказала с улыбкой:

— Ничего не знаю ни про каких собак. Да у нас и соседей-тоникаких нет. Только тот дом, но там то ли никто не живет, то ли очень редкоприезжают. Я их никогда не видела. А что?

— А собаки на том участке не видели?

— Нет.

— Вы сегодня приехали к восьми часам?

Настя перестала ожесточенно тереть мраморную крышку иуставилась на Кирилла с любопытством.

— А почему ты про все это спрашиваешь?

— Про собаку из-за будки. Почему будка есть, а собаки нет? —Это было вранье. Он точно знал, что собака есть, и хотел понять, не видел ли еекто-то еще. — А про время потому, что я в семь часов вставал, и входная дверьбыла открыта. Я думал, что это Муся, а она только к восьми приехала.

Настя вытаращила зеленые глазищи и уже открыла было рот,чтобы объявить, что ни в какие семь часов Кирилл Костромин не вставал, новзглянула на него, и рот послушно захлопнулся.

— Не знаю, — заволновалась Муся, — когда я пришла, все былозакрыто. Я дверь отпирала, это я точно помню. Правда, на террасе уже была НинаПавловна, но она с другого крыльца выходила.

— А в саду никого не было?

— Нет. Не было. Я не заметила.

— Настя! — закричал из-за закрытой двери голос Сергея. —Настена!!

— Да! — неожиданно громко завопила в ответ Настя, и Кириллвздрогнул. — Я здесь!

Она подбежала к двери, распахнула ее и закричала еще громче:

— Сереж, я здесь! Что случилось?

— Спустись!

— Зачем?!

— Черт побери, — сказал Кирилл себе под нос, — как в лесу.

— Надо!

— Наверное, там наши мамы на кухне что-то… — Настя обвелавзглядом кабинет и остановилась на Мусе:

— Мусенька, я прошу тебя, подожди меня.