— Ничего, — сказал Кирилл, наливая горячий кофе в большуюкружку, — Соня отдаст ей свое.

— Почему вы так думаете?

— Потому что у меня есть глаза, — отрезал Кирилл. — Соня ужеотдала ожерелье ювелиру. Зачем?

Нина Павловна перестала месить тесто и посмотрела наКирилла:

— И зачем?

— Затем, что сами по себе бриллианты вашей тете ни к чему.Она не принцесса Диана и приемы не посещает. А вот деньги — дело другое. Как толькоСоня продаст ожерелье, нежная мать немедленно занеможет и спасти ее от смертисмогут только Сонины деньги. Все просто.

Нина Павловна зачем-то кинулась к раковине и стала тщательномыть руки. Золотистая прядь вырвалась у нее из-за уха, и она нетерпеливозаправила ее мокрыми пальцами.

— Я уверена, — сказала она четко, — что до этого не дойдет.

— Уже дошло, — Кирилл отхлебнул кофе, который оказался такимже горьким и крепким, как утром. — Настя варила?

Почему-то ему очень хотелось, чтобы кофе сварила Настя ичтобы Нина Павловна это подтвердила.

Нина Павловна кивнула нетерпеливо.

— Нет, — сказала она, как будто сама себе, — мы этого недопустим.

— Вы все уже допустили. Эта ваша Соня — раб. Как в древнейистории. С ней можно сделать все, что угодно. То есть абсолютно все. Еслизавтра тете Александре придет в голову заставить ее повеситься, она повесится.Просто чтобы не огорчать маму.

— Что за ужасные вещи вы говорите!..

— Вы не видите ее со стороны. А я вижу, потому что я человекпосторонний.

Нина Павловна присела к столу, как будто вдруг очень устав.

— Они трудно жили после того, как Борис Петрович… ушел изсемьи. Очень трудно. Владик стал неуправляемым, бросил школу, попал в компанию.Соня работала, конечно. На ней была вся семья. От тети, конечно, не былоникакого толку. Профессии нет, стажа нет, кто ее возьмет на работу?

— А никто и не возьмет, — согласился Кирилл, — особенно еслине пытаться никуда устроиться.

— Послушайте! — вдруг вспылила Нина Павловна. — Вы меня вчем-то упрекаете? Я чем-то перед вами провинилась?

— Не передо мной, — сказал Кирилл мягко, — на ваших глазахвздорная баба замордовала собственную дочь, а вы даже пальцем не пошевелили.

— Соня никогда и никого не просила помочь! Она всегдаговорит, чтобы мы к ней не лезли, она справится сама, ей одной легче.

— А вы верите, потому что в таком случае от вас ничего нетребуется. Вы предложили, она отказалась. Все в порядке. Ей тридцать три года, ана вид как будто шестьдесят три. У них даже платья одинаковые. А сын Владик темне менее почему-то ничем не озабочен, и его велосипедик на рынке долларов натриста пятьдесят потянет. Это ведь его велосипедик перед домом стоит?

— Нина, что тут происходит? — спросила в дверях Настинамать.

— Молодой человек объясняет мне, что мы не правильно живем,Юля.

Кирилл оглянулся с досадой.

— Я не знаю, что правильно, а что не правильно. Я знаю, чтоработорговлю давно отменили, а в вашей семье она процветает, и это никого неудивляет.

— А в вашей семье все в порядке? — спросила Нина Павловнаязвительно.

Да. Его семья.

Он много лет не имел никаких дел со своей семьей. Он едвавыдерживал пятиминутный разговор с матерью. Он понятия не имел, как и на чтоживут его родители, братья, сестры… Он избавился от них раз и навсегда, и ихпроблемы его не касались. Он раздражался, даже когда кто-то из них простозвонил ему домой — он знать их не хотел.

У него была своя жизнь. Потому что слишком долго у негоникакой своей жизни не было.

Кажется, он начал оправдываться.

— Я должен найти Настю, — сказал он холодно, испугавшись,что они могут подслушать его мысли, — спасибо за кофе.

— Пожалуйста, — с некоторым недоумением ответила Настинамать и посторонилась, пропуская его. Он отлично представлял себе, как онисейчас станут говорить о нем.

Ну и ладно. Черт с ними.

Очень сердитый, он пошел в глубину дома, соображая, за какойименно дверью может быть этот проклятый кабинет, в котором Насте вздумалосьнаводить порядок, и услышал обрывок фразы, сказанный супермоделью Светой:

— …больше не хочу! Я не желаю больше никаких темных дел,хватит с меня и этого! И не звони мне сюда! Все равно я не могу отсюдаразговаривать!

Пискнул телефон, послышалось судорожное всхлипывание, иКирилл понял, что она сейчас выскочит из комнаты прямо на него. Он заметался впанике, дернул первую попавшуюся дверь и только успел прикрыть ее за собой, какСвета выскочила и понеслась по коридору. Он в щелку смотрел ей вслед.

Этого только не хватало. У нее тоже тайны.

Он нажал на дверь, собираясь выйти в коридор, как вдругчто-то зашевелилось сбоку и сзади — очень большое и темное. От неожиданности онпопятился, задел ногой шаткий столик, со столика с ужасающим грохотомпосыпались какие-то пузырьки, банки, пилюли раскатились по полу, заскакали попаркету. То огромное и темное, что шевелилось у него за спиной, вдруг ещевыросло, взмахнуло чем-то и, кажется, даже заревело. Поскользнувшись нарассыпавшихся стекляшках, Кирилл прижался спиной к двери, нащупывая ручкувзмокшими пальцами, и понял, что огромное и темное было тетей Александрой,прилегшей отдохнуть с тряпкой на голове.

Секунду они смотрели друг на друга, потом тетя набралавоздуху в мощную грудь и завопила:

— Спаси-и-и-ите! Убиваю-у-у-у-ут!!!!

Кирилл пошатнулся от силы страсти, которая звучала в ееголосе, и бросился бежать, как не бегал никогда с тех самых пор, когда папаЛуны явился за дочерью в сопровождении наряда милиции.

Где-то открылась спасительная дверь, из которой хлынулсолнечный свет, и показалась Настя — в шортах, майке и с косынкой на голове.Нормальная, обычная, прекрасная Настя. В полном рассудке.

— Что случилось?!

Кирилл налетел на нее и быстро затолкал обратно. В коридореза его спиной творилось нечто совершенно невообразимое.

— Вы откуда, Кирилл? — спросила Муся с любопытством. Онатоже была в косынке и с тряпкой в руке, и тоже вполне нормальная — по крайнеймере на вид.

— Настя, — быстро сказал Кирилл, — я, кажется, опять напугалтетю Александру.