Она до смерти перепугалась.

И даже не идиотских угроз или оскорблений, а того, что этооказалось так близко к ней. В ее собственном компьютере. В ее собственнойверстке. В том, что было, или казалось, самым главным.

Тот человек, похоже, отлично знал, как лишить еесамообладания, и сделал это безукоризненно. Пока что у нее получалось скрыватьот всех, что она боится компьютерной верстки, но надолго ли ее хватит?! И чтоона станет делать, когда не хватит?!

Лет пять назад приключилась с ней неприятная история.

Какие-то придурки повадились краской из баллончика малеватьна двери ее машины гадкое слово. Всем во дворе было известно, кому принадлежитэта машина, и все относились к ней уважительно, даже место для нее всегдаоставляли, да и двор на Ленинских горах был спокойный, солидный и хорошоустроенный.

Потом завелись эти самые придурки. Скорее всего, ониоткуда-то набегали именно затем, что испоганить ее машину, вряд ли этимзанимался кто-то из своих.

Алина перекрасила дверь. Потом перекрасила еще раз. Потомэто превратилось в своего рода соревнование – она перекрашивала, а слововозникало на нем вновь, как по мановению некой ведьминской палочки – ведьнаверняка такая существует, раз уж есть волшебная!

Потом приехал отец и долго бушевал и доказывал дочери, что“нужно немедленно обратиться в компетентные органы”.

Дочь решительно не желала ни в какие органы обращаться.

Придурков поймал сосед, о котором Алина не знала ничего,кроме имени – Иван – и того, что каждое утро он выходил бегать со своейгромадной, черной, страшной собачищей.

Собственно, собачища их и поймала.

Как-то утром машина под окнами закричала страшным голосом.Муж, как обычно, спал – Алинины проблемы никогда его особенно не интересовали,– и она выскочила на балкон в ночной рубашке и валенках. Холодно было. Зима.

Возле своей машины, под желтым светом фонаря, она разгляделасобаку, равнодушно сидящую на заднице, соседа и еще кого-то.

– Спуститесь, – негромко попросил Иван. – Сигнализациясработала, выключить бы.

– Я сейчас! – крикнула Алина.

– Да не торопитесь, – так же негромко сказал сосед. – Мы васподождем.

Алина нацепила горнолыжный комбинезон, привезенный вчера изхимчистки и оставленный в пакете под дверью, сунула ноги в унты, которые назаказ шили для нее в Красноярске, натянула куртку, схватила ключи и выскочилана лестницу.

Когда она вывалилась из подъезда, сосед все так жеприплясывал возле ее машины – в джинсах и глупой спортивной курточке. Собачищаравнодушно сидела.

– Здрасти, – весело поздоровался Иван.

– Здравствуйте, – пробормотала Алина и, вытянув руку,остановила наконец заунывные вопли своей машины. Короткий писк, и все смолкло.– Господи, что случилось?

– Да ничего, – сказал сосед, продолжая приплясывать, – всеотлично. Я на полчаса раньше вышел, специально. Хотел поглядеть, кто это вампакостничает.

И увидел. А вы хотите?

Алина перевела взгляд вниз и налево, куда он кивнул. Вгрязном сугробе сидели двое, таращились из него, как перепуганные совы.Собачища, оказывается, не просто так сидела на заднице, а со смыслом –перекрывала пути к отступлению.

– Ну чего, братва? – весело спросил сосед. – Что теперьделать-то будем?

Братва жалась друг к другу и испуганно молчала.

Они оказались юнцами лет по восемнадцать, а Алина думала,что это какие-то дети безумствуют.

– Ну, объясните тете, какого хрена вы ей всю машинуиспоганили? Что ни день, она на покраску едет, как на работу! А?!

Братва молчала и, видимо, намеревалась промолчать весьдопрос, но тут собачища повернула к ним башку, разинула пасть и гавкнула, какбудто пушка стрельнула.

Эхо прокатилось по заснеженному сталинскому двору и умерловдалеке, за “ракушкой” пенсионера Федотушкина.

Братва вздрогнула. Алина вздрогнула тоже и уронила в снегключи. Собака больше не гавкала, и это почему-то еще больше удручило братву,которая тут же стала сбивчиво объяснять, что она шутила. Братва то есть.

– Вот и хорошо, – похвалил Иван, не переставая прыгать. – Вытак больше не шутите, ребята.

Те поклялись, что больше так шутить не будут, и сосед опятьих похвалил.

А потом он заставил их надпись с двери оттереть.

Это было невозможно – замерзшая краска не оттиралась ни вкакую, уж Алина за последнее время про это узнала все! А он заставил.

– Рукавом, – равнодушно сказал он, когда юнцы сталивопрошать, каким образом они будут оттирать. – Не хотите, можете языкамислизать, мне без разницы.

И приступайте, приступайте, это дело небыстрое!

И они начали оттирать.

Они слюнявили пальцы, скребли ногтями, скулили, косились,стояли коленями в снегу, плевали на дверь и терли обшлагами курток, и сосед неушел, пока они не оттерли все.

– Придется еще раз покрасить, – сказал он Алине, оцениваяработу, – былая красота не достигнута. Зато проблем у вас больше не будет, этоточно.

– Спасибо.

– Сволочей учить надо, – напоследок сказал сосед. – Никакогодругого способа борьбы нет. Если учить не получается, значит, травить надо, какколорадских жуков. А вы за ними подчищаете! Им только того и нужно, развлечениекакое у них шикарное! Из-за них, поганцев, звезда машину каждый день красит!

Алина обиделась.

– Я же не могла их тут ловить, как вы!..

– А надо было, – сказал он назидательно и убежал со своейсобачищей, и все и вправду прекратилось.

Она подумала об этом именно сейчас, потому что история смашиной потом вспоминалась как одна из самых смешных и милых в ее жизни. Онадаже всем знакомым ее рассказала, и все веселились и хохотали, особенно когдаона в лицах описывала, как братва канючила, сосед прыгал в своей глупойкуртчонке, а собачища равнодушно косилась.

Она не смогла бы этого объяснить, но ее собственная машинабыла гораздо менее личным и драгоценным для нее, чем… верстка программы.

В этой верстке как будто было сосредоточенно все, чем онажила – ее профессионализм, верность работе, ее успешность и многолетний опыт, ирадость, с которой она каждое утро проходила в рамку с надписью “Эфирная зона.Вход строго по пропускам”.

Невозможно было придумать ничего более подходящего, чтобысокрушить ее, сбить с ног, заставить страдать и бояться.