Ольги в ACTED не было. Машины, которой она уехала с ребятамис Первого канала и каким-то радийным журналистом, не было тоже, и никто их невидел. Техник Валера, занимавшийся выходом в эфир, почесываясь и позевывая,сказал ему, что Шелестова сегодня в эфир не выходила, хотя в его “расписанииона стоит”.

Ники посмотрел на Валеру, испытывая неудержимое желание егоударить, хотя тот был вовсе ни при чем.

– А что? – спросил техник задумчиво и опять почесался. – Тыее забыл где-то, что ли? Или она, может, на интервью куда поехала?

– Она не могла никуда поехать без меня.

– А-а, – уважительно протянул Валера, – ну, это уж я незнаю, тебе видней! Это ваши дела, куда вы друг без дружки можете, а куда неможете! Хочешь кофе?

– Нет. Слушай, а журналисты с Первого приезжали? У нихперегон сегодня.

– Зря, хороший кофе.

– Или не приезжали?

– “Нескафе”. И воды сегодня привезли, расщедрились.

– Был перегон или нет?!

– Да у меня перегонов этих! И у них ночной небось.

Они ночью и приедут. А что тебе они дались-то? Ну,Шелестова, я понимаю, а эти с Первого тебе зачем?

– Да она с ними уехала, а я остался, потому что шмоналидолго!

– Ну, это уж я не знаю, кто там с кем уехал, только ее здесьне было, а в расписании, между прочим, есть, и придется мне теперь докладнуюписать! Ты ее как увидишь, скажи, что я докладную писать буду, потому что когдавы эфир заявляете, а потом не приезжаете…

Ники коротко выругался, чем до глубины души поразил бедногоВалеру – никто не слышал, чтобы Никита Беляев прилюдно матерился, – и помчалсяискать Ольгу.

В здании ее не было.

Во дворе тоже, и хуже всего то, что не было и машины, накоторой она уехала. N Он сразу все понял, как только увидел безмятежного Валеруи услышал, что в эфир она так и не вышла.

Сердце ударило – раз и два, и со вторым ударом он уже всезнал.

Плен? Смерть?

Лучше смерть, чем плен.

Никита Беляев со всем своим жизнелюбием, уверенностью всебе, некоторым молодецким нахальством и желанием побеждать, с твердойубежденностью, что он может все, сто раз начинавший жизнь сначала и никогда ини от чего не отступавший, предпочел бы смерть.

Правда.

Умирать страшно, но смерть конечна, по крайней мере, онименно так себе это представлял. Она не задерживается надолго.

Есть какой-то срок, в который она должна уложиться. График.План. Перетерпеть, дождаться, пока она сделает свое дело, – и все. Дальше неего проблемы.

Дальше уже все равно.

Он знал совершенно точно – плен он вряд ли сумеетперетерпеть.

Он бегал по зданию, как всегда оживленному, как всегдапереполненному людьми, и давешние француженки его окликнули – они все еще быливеселенькие и чистенькие, очень хорошенькие, – и он не услышал и не увидел их.

Если ее расстреляли в той машине, значит, ей повезло. И теммужикам с “Российского радио” и с Первого канала повезло тоже.

Он бегал и знал, что все напрасно: он ее не найдет.

Что нужно срочно звонить в Москву. Что нет никакой надеждына то, что “обойдется”.

На этот раз не обошлось.

– Беляев, твою мать, куда ты прешь-то всей тушей?!

Носорог, блин! Я из-за тебя…

Ники отмахнулся от приставшего к нему, как от комара. Но тотвсе не отставал, все показывал на какой-то пакет, который уронил, когда Никиналетел на него, и в конце концов Беляев просто толкнул его к стене. Тотмедленно съехал на пол, вытаращив побелевшие от унижения и изумления глаза.

Ники задумчиво постоял над ним, потом ногой зафутболил пакетв лестничный пролет и побежал дальше.

Хорошо, если не резали ножами, не пытали, не били. Хорошо,если сразу расстреляли. Это быстрая и верная смерть.

Господи, избавь их от плена.

Господи, зачем ты сделал так, что она уехала, а я остался наэтом гребаном блокпосте!

Ники Беляев не был героем.

Он боялся смерти, боли, змей, простуды, слишком настырныхдевиц, которые пытались женить его на себе. Он не любил чужих проблем и новыхначальников и благородным рыцарем не был никогда, но он не подозревал, что этотакой ужас – остаться.

Господи, спасибо тебе, что ты сделал так, что она уехала, ая остался на этом блокпосте, что и спас меня!

Основной инстинкт – а Ники был абсолютно уверен, что этоникакая не тяга к размножению, а как раз самосохранение! – оказался сильнеевсех остальных.

– Ники, что случилось?!

Зрение не фокусировалось довольно долго, несколько секунд, апотом перед глазами прояснилось – и больше уже не темнело. Просто теперь онникак не мог себе позволить… выключиться.

Коля Мамонов, корреспондент “Маяка”, и с ним кто-то изиностранцев, кажется из “Штерна”.

– Ники, ты что?! Заболел?!

– Я не заболел. Коля, твой телефон работает?

– Не, не работает! Да они ни у кого не работают!

Ники за рубаху подтащил к стене тщедушного Колю и стал так,чтобы отгородиться от шумного оживленного коридора. Немец вытаращил глаза, нопотащился за ними – вот оно, журналистское любопытство, вот она, охота пущеневоли!..

– Коль, нужно найти телефон и позвонить Алексею Бахрушину.Только по-тихому. Сможешь?

– Знаю Бахрушина, – пробормотал удивленный Коля, – я у негона “Российском радио” начинал, сто лет назад. Он тогда еще директором был. Ачто случилось?

– Ольга Шелестова пропала. Его жена.

– Ники, ты что?!

– Я ничего. Я на въезде в город остался, а она уехала сГрохотовым и какими-то двумя с Первого канала.

Я приехал, а их нет никого.

– Ники, ты подожди, – быстро заговорил Коля и зачем-то взялего за руку. Должно быть, выглядел он и вправду неважно. – Подожди пока. Может,у них машина сломалась или их где-то еще задержали! Тут всех задерживают,сколько случаев было, ты же сам знаешь!

Ники выдернул руку.

– Я знаю, но у нас вечером был запланирован эфир.

Ольга не могла опоздать на эфир. Коля, найди телефон ипозвони. Если не дозвонишься Бахрушину, позвони Здановичу, в аппаратную.Сегодня его смена. У тебя есть ручка?