Никто не знал, но телевизионная звезда Алина Храброва большевсего на свете любила жареную картошку с соленым огурцом и еще мамины котлеты.Мама почему-то всегда привозила их закутанными в сто полотенец, как будто уАлины не было плиты, чтобы разогреть!

Ее муж-аристократ даже запаха картошки не выносил, и онапослушно ее не жарила. Сколько лет была замужем, столько и не жарила, бегалаесть к маме. И не было ей пощады, если муж обнаруживал, что она опять елакартошку!

Почему-то именно картошка ужасно его раздражала.

Впрочем, его все раздражало – и что звезда, и что красавица,и что карьера удалась так блестяще. Годы идут, а она все звезда, и всекрасавица, и никакие двадцатилетние и в подметки ей не годятся, и на все каналыее зовут, и все пафосные концерты ведет именно она, и президент в Кремль позвалчетверых – и ее в том числе!

Бахрушин шевельнулся в своем кресле, и она очнулась.

Он потянулся за сигаретами, и Алина быстро и виновато подалаему пачку.

– Скажи мне точно, что там было написано.

Она тоже закурила и на секунду закрыла глаза. Текст этогосообщения она помнила наизусть.

– Алеш, я не могу. Правда. Ну, там говорилось, чтобы я ушлас работы, а то… хуже будет.

– Алина, мне нужно точно.

– Зачем? – жалобно спросила она.

– Затем, что доступ в верстку – не шутки, даже если кто-то ирешил так пошутить. Это должностное преступление, да будет тебе известно.Давай. С точностью до запятых. Я жду.

Храброва решительно затянулась и посмотрела на него. Глаза унее потемнели от злости.

– Хорошо, – сказала она громко. – Значит, так.

Тебя никто сюда не звал. Точка. Убирайся обратно.

Точка. Здесь не любят прохиндеек и проституток. Точка. Здесьникто не станет с тобой шутить. Точка. Убирайся – или ни один любовник несможет опознать твой разукрашенный труп. Точка.

– Разукрашенный? – переспросил Бахрушин.

Алина кивнула.

– Тебе на бумажке записать?

– Да хорошо бы, – согласился он, и она вытянула изнастольного прибора хрусткий листочек, присела на край стула и стала размашистописать. Бахрушин следил за ее рукой.

– Ты прости меня, – сказал он, когда Алина дописала ипротянула ему листок. – Но мне правда надо знать.

– Алеш, я все понимаю. – Она поднялась, очень высокая, оченькрасивая, с окаменевшим лицом. – Просто все это… не слишком приятно. Я давноработаю и всякого повидала, конечно, мне же не двадцать лет!

Но такого… никогда.

Голос у нее вдруг перехватило, и Бахрушин перепугался, чтоона сейчас заплачет, а он, как большинство мужчин, не умел утешать. Она незаплакала, но замолчала надолго.

Дождь шумел за окнами, компьютер чуть слышно гудел, НастяКаменская со своей командой добралась наконец до негодяев, разоблачила их сосвоим всегдашним интеллектуальным и женским блеском, а потом они все вместегрустно напились в баре.

– Я пойду, – сказала Алина наконец. – Мне еще переодеватьсяи грим поправлять. Алеш, как ты думаешь, это просто чьи-то… шутки? Или что этотакое?

– Ну, – начал Бахрушин не слишком уверенно. Он и сам хотелбы знать, что это такое. – Я думаю, вряд ли кто-то из наших решил тебяукокошить особо извращенным способом, но… всякое может быть.

– Спасибо, – поблагодарила она насмешливо. – Ты меня утешил.

– Это точно кто-то из редакции. Паролей больше ни у когонет. Но ты же все следы затерла!

– Да, да, – согласилась Алина. – Я идиотка. Ты мне уже говорил.Только что теперь мне делать?

– Не знаю. Надо как-то искать. Службу безопасностиподключить.

– Ты что! – перепугалась она. – Я не хочу, чтобы об этом…узнали!

– Алина, – сказал Бахрушин нетерпеливо. – Ты же самаговоришь, что все понимаешь! Шутки это или нет, а влезли в верстку программы!

– Да дело не в верстке, а в том, что мне угрожают, да ещепочти публично!

– Да дело не в верстке и не в том, что тебе угрожают, а втом, что есть только два способа управления людьми! Это монархия или анархия.Анархию на работе я терпеть не намерен, а эта сволочь уверена, что стерплю!

– Ты тут совсем ни при чем!

– Я тут как раз при чем, – тоже заорал Бахрушин. – Кто этоосмелился в эфире гадить?! Если я сам не разберусь или наша службабезопасности, ФСБ подключу, чтоб ты знала! Никому не позволено пугать моихсотрудников и ковыряться в верстке программы! Поняла?

– Поняла, – согласилась Алина не сразу.

Они говорили о разном – как это она с самого начала недогадалась?!

Ей было страшно, противно и гадко, и она не знала, чтоделать. И еще она не представляла, как теперь пойдет к машине через темнуюостанкинскую стоянку, и собиралась попросить режиссера Гошу ее проводить.

Бахрушин был озабочен только тем, что кто-то влез на еготерриторию и произвел на ней некие разрушительные и непонятные действия.Нарушителя следовало немедленно изловить и наказать, и Бахрушина почти неволновало, как ко всему этому отнеслась она, что почувствовала, сильно лииспугалась! Он собирался защищать не ее, а свою территорию, на которой он былглавный – лев, царь зверей!

– Ты придешь на эфир?

– Да, конечно. И не переживай, Алин. Все будет хорошо.

– Это точно, – теперь она почти развеселилась, и он не понялпричины ее веселья. – Ужин остается в силе?

– Ну, конечно. И скотину эту я поймаю, обещаю тебе.

– Спасибо. Дверь оставить открытой?

Он кивнул, глядя в монитор. Он больше ее не слушал.

В ситуации следовало разобраться, и немедленно, и он быстросоображал, как это сделать без лишнего шума.

Завтра же он вызовет к себе Кривошеева, все расскажет, ивместе они пересмотрят все записи камер слежения. Впрочем, от камер, наверное,мало толку, и так ясно, что сообщение оставил кто-то из своих, а на кассетах,понятное дело, не видно, что они там пишут! Если бы Алина не стерла сообщение,был бы хоть код, номер, под которым неизвестный вошел в систему!

А так вообще никаких следов не осталось.

И Паша Песцов только сегодня утром намекал ему на то, чтоХраброву следует из эфира убрать, а он, Бахрушин, должен был крепко подумать,прежде чем брать ее на работу! Бахрушин не подумал, и теперь у него начнутсянеприятности.