Ну что? Это именно они? Уже начались?

Он встал из-за стола, походил по кабинету и сунул в портфельбумаги, которые так и не успел просмотреть за день.

Придется работать ночью. Он не любил брать бумаги домой ипочти никогда этого не делал – только когда Ольга уезжала в долгие и “страшные”командировки.

Нынешняя оказалась на редкость долгой и на редкостьстрашной, и Бахрушину приятно было думать о том, что сегодня – уже черездвадцать минут! – Зданович скажет ей, чтобы она возвращалась. Добрынин приказподписал.

Конечно, она будет недовольна, его жена. Она станетраздраженно фыркать и подозревать, будто это он все подстроил, чтобы вернутьее, но что фырканье по сравнению с ежеминутным страхом!

Только теперь Бахрушин понял, что это такое – настоящийстрах, который не отпускает ни на секунду.

Который ложится вместе с тобой в постель и встает, когда тывстаешь. Даже когда ты чистишь зубы и бреешься, глядя в зеркало, видишь нетолько свою физиономию, но и морду своего страха. Он едет с тобой в машине ихватает за горло при каждом телефонном звонке, и ты не можешь дышать, говорить,отвечать, потому что страх шепчет тебе – а вдруг?..

Вдруг звонят оттуда?.. Вдруг случилось то, о чем боишьсядаже думать и что никак нельзя будет изменить?!

Вот сейчас, пока ты не снял трубку, в твоей жизни еще всенормально, привычно, надежно устроено. Но как только ты нажмешь кнопку иуслышишь то, что тебе скажут, мир рухнет на голову и задавит обломками. Но недо смерти, а так, что ты еще сможешь дышать, корчиться, извиваться от боли,пытаясь, как червяк, заползти куда-нибудь поглубже и потемнее и там подохнуть –но разве ты сможешь просто так подохнуть!..

На этот раз все обошлось, пожалуй.

Завтра или послезавтра она уедет из Кабула и к концу неделибудет уже в Москве.

Она прилетит транспортным самолетом в Чкаловское илиЖуковский и позвонит ему, когда самолет сядет, и он, бросив все дела, помчитсяее встречать – хотя вполне можно и не мчаться, а просто отправить водителяСережу, но невозможно, невозможно ждать еще два часа, пока Сережа привезет ее!

Она будет худая, и усталая, и веселая – она всегдавозвращалась веселая, оттого, что работа сделана хорошо, и оттого, чтовернулась. И он станет поить ее чаем.

Такая уж у них традиция.

Однажды она приехала с каких-то трудных съемок и долгосидела на полу в прихожей, даже туфли снять у нее не хватило сил.

Бахрушин пришел из ванной и снял с нее туфли. Кажется, онитогда еще не поженились.

Она сидела, прислонившись спиной к стене, и у нее былобледное лицо с синевой на висках и у рта. Рядом аккуратной стопкой лежалипрофессиональные бетакамовские видеокассеты.

– У Чехова есть рассказ, – сказала она, не открывая глаз. –Забыла, как называется. Про княжну Марусю, у нее была чахотка. Она умирала изнала об этом.

И представляешь, она все время огорчалась не из-за того, чтоумирает, а из-за того, что за весь день так и не напилась чаю. Понимаешь?

Бахрушин сидел рядом на корточках и рассматривал синеву унее на висках и у рта.

Ольга открыла глаза и посмотрела ему прямо в лицо.

– А у нее денег, что ли, совсем не было. И все время оченьхотелось чаю. Ей наплевать было на чахотку. Понимаешь?

– “Цветы запоздалые”, – буркнул Бахрушин.

– Какие цветы?

– Так называется. И это не рассказ, а повесть.

– Ну, повесть, – вяло сказала она и опять закрыла глаза.

Он поднялся и ушел на кухню. Она проводила его взглядом, ией так жалко стало себя, пропадающую на работе, и умирающую княжну, и еще того,что он так ничего и не понял, а она ведь объяснила!

Его долго не было, а потом он принес ей чаю.

Огромную кружку огненного чаю.

В нем было полно сахару и толстый кусок золотого лимона, ичай весь золотился от этого лимона, и кружка обжигала руки, и она не смогла еедержать, и Бахрушин сел на пол рядом с ней и поил ее, как маленькую!

Почему-то именно этот чай на полу в прихожей, а не свадьба,и не ведро роз, и не сказочный секс в номере для молодоженов в римскойгостинице, выходящей окнами на площадь Святого Петра, куда их поселили поошибке, стал для обоих самым романтическим воспоминанием в жизни.

С тех пор он всегда поил ее чаем, когда она возвращалась.

В конце недели она прилетит, он ее увидит и нальет ей чаю.

Он ее увидит, и все встанет на свои места, и хоть на времяон перестанет бояться телефонных звонков, и на этот раз точно скажет ей, что такбольше продолжаться не может – именно этой книжной или киношной фразой.

Он не пустит ее на войну.

Не пустит, и все тут.

Как он сможет это сделать, если ни разу она так и не сказалаему, что любит его!..

Бахрушин рассеянно смотрел в телевизор, который от Каменскойперешел к “Приколам нашего городка”, и думал об Ольге, когда на телефонезагорелась кнопка с надписью “Зданович”.

Надо идти на эфир, понял Бахрушин. Сколько там минутосталось?..

Он снял трубку, прижал ее плечом и сунул в карман сигареты. Гдеже зажигалка? Он порылся в залежах ненужных карандашей, которые зачем-то держална столе, но зажигалки не нашел.

Или Храброва утащила? Вполне могла!

– Да, Костя, я уже иду.

– Леш, – помедлив, осторожно сказал Зданович. – У наших тамкакие-то проблемы.

Карандаш покатился из-под пальцев и глухо стукнулся в ковер.

– Какие проблемы? Связи опять нет?

– Связь как раз есть, – отчетливо выговорил Зданович, иБахрушину показалось, что он прикрыл трубку ладонью. – Наших нет.

* * *

Ники метался по гостинице, стучал во все комнаты, где жилизнакомые, но Ольгу Шелестову никто не видел.

Видели утром, сказали ему сиэнэновцы, она же с тобой была!Вы у нас вообще не разлей вода, куда только Бахрушин смотрит!

Ники было не до Бахрушина.

Он приехал в ACTED злой как собака. Нет, злой как сто собак,потому что на этот раз всех держали как-то на редкость долго, и есть емухотелось, и устал он ужасно, и еще он все время думал, не перепутала ли Ольгакассеты – вполне могла! Он позвонил в корпункт Би-би-си и ловко совралработодателям, что его полдня продержали на блокпосте, поэтому приедет онзавтра, и они поверили – всех сегодня почему-то очень долго держали на томблокпосте, и это оказалось очень кстати.