class="v">Как Рона подо льдом рокочет и кипит,

И Арва[372] яростно ревет, вздымая тину.

80 Я возношусь на ту певучую вершину,[373]

Где часто ангелы, сокрыты пеленой,

Ступают легкою, бесшумною стопой,

И звуки неземных струятся песнопений.

О Тун,[374] нет озера, тебя благословенней!

Потоков детище, со всех сторон оно,

Зеленой цепью гор, лесов окружено.

Природы чудные капризы мне любезны!

Селенья, города повисли там над бездной.

Хочу заросший склон увидеть поскорей,

90 Хочу, игралище извилистых путей

И мшистых скал, блуждать тропинками глухими,

На кручи восходя за козами моими.

А ты, близ неба грот, страшащий высотой,

Где некогда нашел убежище святой,[375]

Где в сумрачной тиши ручей не умолкает,

Что по камням сырым бежит и утекает,

Ах, может быть, в твоей прохладной глубине

И радость, и покой опять придут ко мне.

ФРАГМЕНТЫ

<1>

Таким я прежде был и все еще такой;

Растратив золото беспечною рукой

И после ужина отправясь беззаботно

К возлюбленной и дверь найдя замкнутой плотно,

Спешу вернуться я под мой домашний кров

И, погрузясь в труды, благодарю богов.

“Сколь тщетны, — говорю, — людские все стремленья!

Они полны забот, напрасного волненья!

К чему зовем опять, утешившись едва,

10 Богатство и любовь, слепые божества?”[376]

Но если, властелин потока золотого,

Мне Плутос уделит от благ забытых снова,

Коль белолицая появится в окне

Соседка милая и улыбнется мне,

Тогда прощайте, том старинный, жажда славы,

Ученья храм — Лицей и Портик величавый![377]

На смену вам спешат записки и цветы,

Пиры и празднества, и вздохи, и мечты,

И взоры долгие, любовной полны неги,

20 Ночные оргии и томный звук элегий.

<2>

Ну, что ж, решимости во мне, как прежде, мало!

Виновная, она всегда торжествовала!

Я должен был хоть раз ей преподать урок

И ждать, не делая ни шагу за порог.

Так нет же! Позабыв, с какой досадой, бранью

Вчера я осужден был снова на изгнанье,

Сегодня утром я — нисколько не гневлив! —

Хочу уладить все, ее не оскорбив.

Лечу к ней и ее прощаю против воли.

10 И что ж? Она меня поносит еще боле.

Выходит, что жесток, капризен, груб — лишь я!

Над слабостью ее несносна власть моя,

И тут же — громкие упреки и угрозы,

Всегда готовые обильно литься слезы,

И будь я трижды прав, чтоб мир восстановить,

В смущеньи должен сам прощения просить.

<3>

Как много слез Амур своим рабам несет,

Источник радостей, но более — невзгод!

К чему его дары? В задумчивой долине

Сокрыться от него велят нам музы ныне.

О музы, только вас любить не устаю,

Одни вы можете наполнить жизнь мою.

Сюда не досягнет Амур стопою скорой,

Муз целомудрие и скромные их взоры

Жестокого стрелка бежать заставят прочь.

10 Храните ж вы меня, о музы, день и ночь.

Ах, нет, не могут быть Амуру чужды музы,

Им мил шалун, и с ним они хотят союза.

Не знающий любви напрасно молит их,

Из сердца праздного не изольется стих.

Лишь к голосу любви они не равнодушны.

Так лира и моя волшебницам послушна:

Когда воспеть богов, героев я хочу,

Едва начав мой гимн, мгновенно замолчу,

Зато уж о любви пою неутомимо,

20 И льется песнь легко, и вдаль летит к любимой.

<4>

НА СМЕРТЬ РЕБЕНКА

Всего одну весну в обители земной

Увидело дитя, рожденное весной.

И что осталось нам? Лишь имя, очертанье,

Как сон, неясное, мечта, воспоминанье.

Ушедшее от нас дитя, навек прости.

Ты там, откуда нет возвратного пути.

Прощай, уже тебя мы не увидим боле,

Когда приветливо зазеленеет поле,

И не видать нам впредь, как ты в саду отца

10 Густую мнешь траву и лазишь без конца

В цветах, что каждый год заботливая Сена

В обилии растит на берегах Люсьена.[378]

Коляска малая, в родных руках звеня,

Игрушка бедная, любимая твоя,

Не будет бороздить окрестные поляны.

Твой темный, ласковый язык, твой лепет странный

Не станут нас к тебе, волнуя, призывать,

И с радостью живой не будем мы встречать

Твоих румяных уст напрасные усилья

20 Созвучья вымолвить, что слух твой поразили.

Прощай, в твоем краю все будем с неких пор.

Туда уж мать твоя бросает жадный взор.

<5>

Ждет парусник, и зов я слышу Византии.[379]

Я побежден, я раб. Лишь странствия морские

Исторгнуть из души окованной сулят

Черты, влекущие мой покоренный взгляд,

И образ, что мне все на свете застилает,

И имя, что мой слух повсюду настигает,

Вид мест, где некогда она явилась мне,

Все, от чего горю в погибельном огне.

Свобода милая, тобой лишь мы богаты,

10 Но ценим ли тебя? Увы, твоя утрата

Сперва так радостна, а вскоре — тяжела.

О, если бы тебя моя душа нашла!

<6>

Нам легче, если грусть мы можем разделить,

Злак,[380] что Америка одна могла взрастить,

Смягчает горечью пропитанный напиток.

Так горестей любви слеза смягчит избыток,

Когда про твой, в груди таящийся, недуг

Услышит, ту же боль в былом узнавший, друг,

Иль если сам в лесу про горькие мученья

Расскажешь ты ветрам, холмам, ручья теченью.

<7>

(Лондон, декабрь, 1782)