ее устам прильну и к векам и не дам

Открыться векам и посетовать устам!

Но вот и дверь ее желанная. Скорее!

30 Повозки, шум; толпа, нарядами пестрея,

Спешит купить, продать, снует вперед-назад.

А у меня — мое сокровище, мой клад:

Камилла! Я вчера был грустен, покидая

Любезный кров, и мне сказала дорогая:

“Я без тебя умру. Не уходи, постой!..”

Я вновь бегу, лечу. Камилла, я с тобой!

Я под твоим окном на сторожа наткнулся —

Представь, старик, меня узнал и улыбнулся.

Вот добрый знак! И я, благодаря богам,

40 По лестнице спешу припасть к твоим ногам.

Но что я вижу?.. Дверь, моей любви защита,

Дверь потаенная, знакомая, — закрыта!

Камилла, это я! Открой, открой скорей!

О небо! Кто там, кто шушукается с ней?

Ах, это голос Лиз! О чем они судачат?

Шаги. Я весь дрожу. Что этот шепот значит?

Да открывайте же! Ну что там за возня?..

Как ты растрепана! Не смотришь на меня,

Испугана; не льнешь, ласкаясь, как бывало.

50 С чего бы это Лиз так быстро убежала?

Я слышал шепот ваш, проворные шаги —

Я не ослышался? О небо, помоги!

Краснеешь от стыда? Бледнеешь от тревоги?

Изменница?.. Другой возлюбленный?.. О боги!

Я должен все узнать. Я предан. Где ты, Лиз?

Скажи мне, это что: измена иль каприз?

Служанка верная неопытной хозяйке

Все хитрости любви распишет без утайки —

Как ловко провести того, кто ей немил...

60 Но это плутовство я мигом раскусил!

Ах, вот она идет (как пошло, подло, грязно!),

Садясь передо мной и робко, и развязно;

Колени у нее предательски дрожат;

Глаза потухшие и бегающий взгляд;

Пытается раскрыть бессильные объятья;

Невнятные слова не в силах разобрать я;

Вся взбудоражена; заколками чуть-чуть

Прическа Сбитая придержана, а грудь...

О, вся она в огне, в следах запечатленных

70 Недавних жарких ласк и губ воспламененных!

Я все увидел. Все мне подсказала ночь.

Ни слова не сказав, предательница прочь

Бежала — и солгать боясь, и оправдаться.

А я-то, я... Зачем обманным снам вверяться?

Я так сюда летел! Я так уверен был

В ее взаимности! Я так ее любил!

ЭЛЕГИЯ XL

Братьям Трюденам

О, сердцу близкие два брата и друзья!

Камиллу я забыл, теперь свободен я.

Огонь ее очей не опаляет боле,

Но недалек конец моей непрочной воли.

Я знаю, не могу я долго без оков,

Свободу обретя, опять служить готов.

И сколько б ни было красавиц во вселенной,

Мне трудно избежать их сладостного плена.

Мой ненасытный взор как могут не привлечь

10 Каскад златых волос и белоснежность плеч,

Краса округлых форм и стан, как из фарфора,

Или роскошные, искусные уборы?

Ах, нет, я не могу поверить до сих пор,

Что может лживым быть приветный, ясный взор,

Что нежные уста, похожие на розу,

Вам улыбаются, чтоб утаить угрозу,

Что сердце хитрое, недоброе ничуть

Скрывает белая, прельстительная грудь.

Коварства не страшась, доверчивый не в меру,

20 Быть может, тороплюсь принять я все на веру

И в сердце бедное впустить любовь стократ,

Стократ обманутый, обманываться рад.

Краса мне кажется высоких чувств залогом,

И правды не ищу я в рассужденье строгом.

Поверженный, встаю, затем чтоб снова пасть,

От Сциллы ускользнув, лечу Харибде в пасть.[365]

По морю бурному влекомый искушеньем,

Я только и терплю крушенье за крушеньем.

Зачем средь городских рожден я, гордых стен,

30 Где суетный все дни томит любовный плен,

И девам удалось постичь ценой упорства

Искусство пылких клятв и ловкого притворства?

Когда б не в городе, блестящем и пустом,

А где-нибудь вдали родиться пастухом

Из тех, что видели мы в Альпах плодородных:

Безвестных — помните? счастливых и свободных,

Ах, если б сыном стать озерных берегов,

Где трое некогда героев-пастухов

Свою Гельвецию навек освободили.[366]

40 В младенчестве, сквозь сон, до слуха б доходили

Немолчный плеск и шум неугомонных вод,

Потоков, ручейков, что с ледяных высот

Прохладою поят долину Гасли, влагой.

О, Гасли,[367] райский сад! о, тучных пастбищ благо!

С любовию тот край природа создала,

Где Ааре[368] бежит, от золота светла.

Спокойным зрелищем я мог бы насладиться:

Вот с выменем тугим едва бредет телица,

Обильно потчует к ней льнущего телка,

50 И колокольца звон доносится слегка.

Вот шествует она к воде неторопливо

И средь пахучих трав покоится лениво.[369]

Как станут тени гор длинней, пора тогда

Брать в руки дудочку и собирать стада,

И вот любимые напевы зазвенели,

Что любят повторять долины Аппенцеля.[370]

Когда же принесет на склоне сентября

Холодный ветерок вечерняя заря,

Огонь, мерцающий сквозь стенки теплой глины

60 В кувшине расписном, согрел бы вечер длинный,

Иль, солнца проводив последние лучи,

Я б лиственницу жег душистую в печи.

Супруга верная, усердная, простая

И белокожая (меж гор, где тень густая,

Не опаляет лиц прекрасных летний зной)

Поставила б на стол плоды и мед златой,

И молоко, лугов окрестных дар и чудо,

А с ними заодно и собственное блюдо:

Большой и круглый сыр, что плавился и зрел,

70 И в чане наконец приятно затвердел,

И тихим голосом — всех голосов прелестней —

Она бы матери своей мне пела песни.

К местам безрадостным, увы! я пригвожден,

И столь заманчивый покой мне не сужден.

Хочу я прочь бежать, расторгнуть рабства узы.

В сопровождении живой и дикой музы

Хочу увидеть я, как в бездну Рейн летит,[371]