словам внимали,

Когда блаженство в свой их принимало храм, —

Их самый лучший лавр пришелся впору нам.

Любой из их венцов мог нашим стать по праву,

90 Мы тоже от небес прияли страсть и славу,

Питает нас, как их, познанья чистый ключ

И так же светит нам искусства ясный луч.

Без брата Полидевк не воссиял бы миру

А без Патрокла бы Ахилл забросил лиру.[390]

Вергилий до того любил друзей своих,

Что Нисом[391] стать мечтал для каждого из них.

Да что я говорю? Лебрен, мой друг, не ты ли

Их пламенем пылал, когда ты на могиле

Расина-младшего[392] заставил петь навзрыд

100 Ту лиру, что живил когда-то Симонид?[393]

А ты, анахорет, любитель Гесиода,[394]

Певец, что поглощен законами природы,

Двенадцать замков нам являешь напоказ,

В которых год свои сокровища припас, —

Бразе! Моя душа твердит твои напевы,

Которые звучат во славу чтимой девы:

Ее не тяготит времен круговорот,

И большую красу ей старость придает.

Кто сердцем черств, пускай нам не твердит напрасно

110 О чувстве, что ума потугам неподвластно:

К чувствительным сердцам взывать напрасный труд,

Когда слова твои от сердца не идут.

Кто верно передаст черты оригинала,

Коль их не видел глаз, рука не осязала?

Но тот, кто вглубь себя всецело погружен

И душу лицезрит, как чистый эталон,

Тот опаляет нас огнем одушевленья

И сообщает нам к прекрасному стремленье,

И страсть, воистину заветный сердца плод,

120 Влагает в звучный стих, исполненный красот.

Любовь, чувствительность — вот дар, что мы лелеем

С тех пор, как он с небес похищен Прометеем.

И кто не знал любви, вскипающей в груди, —

От Каллиопы тот внимания не жди.

Так! Дружество, любовь, поэзии услада

Суть вдохновения прекраснейшие чада.

Единым гением порождены на свет

Все трое — верный друг, влюбленный и поэт.

Их добродетели да будут нам примером!

130 А Бавий с Мевием, Зоил, Гакон с Линьером[395] —

Им было суждено не ведать сих страстей,

Жить без возлюбленных и не иметь друзей.

В иных достойно все — манеры, убежденья,

Но сей высокий дар им не дан от рожденья;

Хоть сообщат они стихам высокий строй,

Но чувство уснастят блестящей мишурой, —

И скука просквозит в улыбках нарочитых,

Но ум отвергнет их, любовь разоблачит их.

Судите, дрогнут ли возлюбленных сердца

140 От песен, что едва ль волнуют и певца?

И тот, кто холоден в своем служеньи музам, —

Покорствует ли он священной дружбы узам?

Герои! Вы иной пример являли нам —

Вы ей на алтарях курили фимиам:

В античном дружестве хочу исток постичь я

Афинской доблести и римского величья!

Был мудрым Лелием возвышен Сципион;[396]

О пантеон друзей! Никокл и Фокион,[397]

Ликург,[398] отдавший жизнь за честь родной державы,

150 Где добродетели ценились выше славы.

Друг — это полубог! Сульпиций и Варрон,

Брут, Аттик и Помпей, Катон и Цицерон![399]

Да, суждена была возвышенная страсть им —

Объединенные и славой, и несчастьем,

Они оплакивали тень былых свобод

И в дружбе черпали защиту от невзгод.

Когда б не дружба, где, в каком уединеньи,

Мудрец бы находил желанное спасенье, —

Когда развратный Рим людей на бойню влек

160 И скиптром насаждал свирепость и порок;

Когда тиран карал[400] усердье и отвагу

И мстил за рвение к общественному благу;

Когда изгнание, тюрьма, кинжал и яд

Утихомиривали ропщущий сенат?

Соран, Сенецион, и Рустик, и Трасея[401] —

Сыны античности! И въяве, и во сне я

Вас вижу всех, друзья, и каждый был готов

Погибнуть, но не стать одним из подлецов,

Что в трусости своей клевещут и доносят,

170 И рабски фасции за господином носят.[402]

Я вижу, как среди бесчинств и черных дел

Разгулу мерзости кладете вы предел;

Как твердою стопой, следов не оставляя,

По морю клеветы идете вы, являя

При свете факела, что предками зажжен,

В сем мире низостей возвышенный закон.

О дружба! Будь же к их примеру справедлива —

Пускай их имена обогатят архивы;

Развей над нами ночь; приди, приди и к нам,

180 Родив соперников сим дивным образцам.

Пускай сии мужи нас к славе подвигают,

Пусть добродетели над Францией сияют:

Пускай их радостный и страстный хоровод,

Ниспосланный тобой, вослед тебе идет!

Искусства оживи, верни им прежний гений,

А злобу с завистью гони из их владений;

Почиют в пошлости искусства без тебя,

Но возвеличатся с тобою, возлюбя

Твое могущество, твое прославив имя, —

190 Сам Плутос, бог богатств, одушевится ими,

Все станут праведны — и знать, и низкий люд:

Коль чтим сам человек, то и таланты чтут.

Да, в древней Греции царю был гений равен:

И Александр был чтим — и Апеллес был славен.[403]

И Фидий[404] там ваял и смертных, и богов,

И за Гомера спор вели семь городов.[405]

И мы, друзья, и мы, бесстрашно, час за часом,

Взыскующие лавр, завещанный Парнасом,

Мы можем в сонм войти великих сих имен —

200 Да будет дружбою удел наш осенен!

А там, когда умрем, пускай же в мире этом

Навеки наш союз останется воспетым;

То, что писали мы, сердечных истин свод,

Пускай пребудет с тем, кто дружбою живет.

Пусть новые друзья, затепливши лампаду,

Найдут у нас в стихах опору и отраду

И пусть уверуют, что, подражая нам,

Оставят свой пример грядущим временам.

Послание Шенье-старшему (Андре)