— Ничуть, — сказал он спокойно. — Но и не сексуальноозабоченный юнец. Я на службе, Оксана Моллаховна. Неужели всерьез думаете, чтоя так и кинусь, пыхтя и сопя, совлекать с вас одежды? Я в жизни расстегнулчертову уйму женских пуговиц и снял немало туфелек, но это всегда было только втот прекрасный миг, когда я начисто был свободен от дел…

— А я…

— А вы умнее, чем прикидываетесь, — сказал Данил. — Это жясно. Можете вы мне с ходу ответить на парочку вопросов? Почему вы решили, чтов вашем кабинете могут быть микрофоны? Откуда вообще такое убеждение?

— А если я сейчас запущу в вас бокалом, встану и уйду? —спросила Оксана, впрочем, без скандальных ноток в голосе. — Неужели думаете,трудно будет отыскать новую работу в этом городе? Не столь уж… Запустить?

— Только не бокалом, — сказал Данил. — Ненавижу подбиратьосколки стекла.

Да и одежда спиртным вонять будет.

— Ну, в таком случае — даю вам легонькую пощечину и гордоухожу?

— Не выйдет.

— Интересно, почему?

— Сам не знаю, — сказал Данил. — Я еще не понял, что мешаетвам так именно и поступить… но что-то мешает. Вы не должны сердиться на меня. Яничего плохого вам не сделал, ни прямо, ни косвенно. Меж тем у вас проглядываетнотка наигранной злости… Климов вас чем-то обидел? Но причем здесь я?

— Причем? — Оксана гибко извернулась, сбросила ноги с егоколен, мимоходом отставила бокал на столик и, скрипнув плотным шелком костюма,придвинулась вплотную, окутав облачком из аромата дорогих духов и чистой,свежей кожи. — Вы-то как раз и причем. Очень даже, пан Черский. Вы ведь всемзаправляете, верно? Это ваши люди здесь у нас суперменствуют… точнее, кое-кто впрошедшем времени… Я о Климове. Хотите откровенно, не по-женски? Я — молодая,здоровая баба, при всем моем, смею думать, уме и, искренне надеюсь, деловойхватке мне иногда нужно, чтобы нормальный здоровый мужик разложил на постели изатрахал до звона в ушах… а главное, чтобы это происходило чаще, чем раз вмесяц или даже неделю… Тут есть какое-то извращение?

— Нет.

— Великодушно благодарю за понимание… Так вот, мне в жизнипопадались и плохие любовники, и неумелые, и даже один альфонс современногорозлива, который пытался решать финансовые проблемы за мой счет. И пофизиономии от мужика получала о, единожды… Это опять-таки нормально, жизненныйопыт, он же сексуальный. Но я впервые столкнулась с ситуацией, когда мужчинаменя использует не в финансовом плане, не в сексуальном, не в житейском… Дажене знаю, как это назвать… Ситуация, когда ты служишь вывеской-прикрытием длязанятого своими делишками промышленного шпиона.

— Климов?

— Ага. Этакая удобная декорация. «Глядите, люди, я блядую!»«Все видели?»

А на самом деле сей супермен вышмыгивает из моей постели вудобный момент и мчится делать дело…

— Можно нескромный вопрос? Только без швырянья бокалами.

— Валяйте, — фыркнула она, еще не остывши.

— Искомое удовольствие получали? До звона в ушах?

— Ну, большей частью…

— Опять-таки, откуда такая злость? — спокойно спросил Данил.— Только из-за осознания того, что вас использовали в виде декорации? Не оченьверится. Раз вы для себя не ищете глубоких чувств а-ля Анжелика, то и отпартнера их наверняка не ждете. Ну не романтическая ж вы школьница, в самом-тоделе? Вот, держите ваш бокал, закурите… Успокойтесь немножко, ладно? В чемпроблема?

Оксана отхлебнула коньяка, поперхнулась, по-детскипромокнула губы тыльной стороной ладони. Данил терпеливо ждал, поднеся ейзажигалку.

Возбуждение охотника на тропе легонько пульсировало в вискахразмеренными толчками крови.

— Я боюсь, — наконец призналась она со вздохом. — Серьезно.Вокруг что-то неприятное заворачивается.

— Думаете, он не просто так утонул?

— Думаю, подозреваю.

— Он вас во что-то такое посвящал?

— Да как сказать…

— Неподходящий оборот речи, — сухо сказал Данил. — Человеклибо знает точно, либо нет. Для страха должны быть серьезные основания. Вы, можетбыть, расскажете подробнее? Лично я вас ни во что не втравливал… и не давалтаких распоряжений. И так уж теперь повернулось, что защитить вас могу толькоя. Ну что поделать — получилось так… Можно ругать меня последними словами,можно швыряться туфельками и бокалами — но что вы этим исправите?

Вы ж умница…

— Дура, — огрызнулась она. — Раньше следовало обеспокоиться…Но кто мог подумать?

— Рассказывайте, Оксана, — сказал он мягче. — Будем думать,как вас вытаскивать… если только и в самом деле у страхов есть основание.

— Есть, будьте уверены.

— Итак? Соберитесь с мыслями, я не тороплю…

— Только извините уж, если чем шокирую…

— Нереальная задача — меня шокировать, — признался Данил.

— А вы в самом деле охраняли Брежнева?

— Было дело… Не отвлекайтесь, ладно?

— Ладно, — кивнула она с горестным вздохом. — Налейте еще,а? Спасибо… Ну вот… Значит, живет-поживает вышеупомянутая молодая женщина, внекотором роде — вдова при живом муженьке. Поскольку благоверный, какинтеллигенту и положено, главным образом спасает демократию, человечество,родину и свободу… В компании таких же импотентов духа и тела. Знаете, я однаждысо злости сорвалась с цепи и за неделю затащила в постель аж трех егосподвижников по спасению отчизны. И не получила ни единожды удовольствия.

Сопят, потеют, побыстрее кончают и вновь рвутся спасатьотечество от тирана.

Тоска… Бывают на стороне маленькие радости, конечно, ножизнь, в общем, скучна. И тут появляется белозубый плечистый супермен. Цветы,постель, гармония, звон в ушах, загородные поездки… Боже упаси, я не терялаголовы, мне просто было хорошо. И вдруг, вильнув взглядом, тебе выкладываютпрямо в лицо:

«Извини, милая, ты великолепна, я от тебя торчу, но мненужно работать…» До часу ночи еще можно побарахтаться, но в час пора вставать,заводить машину и исчезать на ночных дорогах…

Она замолчала. Старательно выждав, Данил сказал:

— Но это опять-таки уязвленное самолюбие…

И не более того.

— Вам конкретику? Хорошо. Мы с соблюдением всех правилконспирации выбираемся в Граков. 1 Тишина, безлюдье, лес, покой. Днем всенормально. А ближе к ночи в дверь деликатно стучат, и мой рыцарь вместе снапарником катят во мрак…

— А кто был этим напарником?

— Ярышев.

— Всякий раз?

— Ага. Ровно четыре раза. За две недели. Четыре раза ездилив Граков — и каждый раз кончалось одинаково: Ярышев на пороге, машина укатила вночь…